Новая деонтология. Глава 6. Искренность и притворство
Всю неделю после отъезда Фитцеля Дитрих страдал приступами мучительных галлюцинаций. Неизвестно, осознавал ли он, что значили для Акселя его слова и обвинения, прозвучавшие во время последнего злосчастного разговора. Тот вернулся в Заальфельд совершенно растерянным (вот она, слабость человеческая!) и, сознавая, что оскорбления и упреки, которые ему пришлось выслушать, суть ничего не значащие эмоции, решил повременить со следующим посещением своего подопечного.
Дитрих решительно запретил Иветте входить в комнату – обитель и убежище бывшего философа, заваленную рваными книгами и рисунками, допуская к себе лишь Пауля и Ангелику: на навязчивое общество первого он не обращал внимания, а девушка представлялась ему глуповатым и безобидным существом, ничего не смыслящим в его проблемах. Она была «идеальнее» Элеоноры и Иветты. Во фрау Штернхаген он видел весьма умного человека, способного без труда разузнать все, что было у него на уме по единому слову; боялся ее точной ироничной критики и, конечно, не мог допустить, чтобы она увидела его, пребывающим в столь плачевном и унизительном положении. Однако по прошествии двух дней Дитрих большую часть времени находился в состоянии, близком к бессознательному и никак не реагировал на присутствие людей. Иветта, пользуясь этим, прячась за спиной Пауля, вошла в спальню, со стороны походившую на дурное подобие мастерской или писательского кабинета. Дитрих лежал на спине, прикрыв глаза, и мотал из стороны в сторону головой, при этом еле заметно шевеля губами. Иветта оторвала от него взгляд и огляделась: скомканные и разорванные листки бумаги устилали пол, окно было приоткрыто, на стуле лежал ворох разноцветных лоскутов, деревянная спинка кровати украшена замысловатыми комбинациями из геометрических фигур, начертанных острым предметом.
- Громче, прошу вас, немного громче, - произнес, наконец, Дитрих и взглянул на вошедших с таким выражение лица, что всем показалось, будто к нему неожиданно вернулся рассудок.
Иветта вздрогнула и пригнулась, чтобы Акерманн ее не заметил – она боялась этого человека, боялась, что станет ему противна, ибо он ненавидел неисполнительных и своевольных людей. Однако взгляд, обращенный в ее сторону (Ангелика осталась стоять в дверях) по-прежнему не выражал ничего определенного. Дитрих тут же отвернулся и заговорил громким шепотом. В потоке слов сложно было что-либо понять.
- Громче, громче! И уберите проклятый фонарь. Отражение. Только не молчите. Неужели я вижу? Громче. Дайте, дайте же руку, не то он сейчас упадет! Вы не видите! Вы не живете, не я – вы! Возьмите, не дайте упасть, кто же меня повед…
Вдруг он замолчал, оборвав себя на полуслове, и с открытым ртом, приподняв голову, уставился на стену. Необходимо чувствовать связь, иначе жизни приходит конец.
Прошло три минуты, или больше. Ангелика подошла и взяла его за руку, чем привела Иветту в негодование и раздражение. Этот жест нисколько не подействовал на Дитриха: он продолжал смотреть на стену, или сквозь нее. Казалось, ему не было дела до стоявших справа людей, смотрящих на него. Пауль еще надеялся усмотреть в его глазах понимание, несмотря на всю неприязнь, он испытывал неподдельное волнение.
- Боже мой, почему мир так жесток? – сказала Иветта, обращая эти слова к себе, и вышла.
Пауль остался стоять в задумчивости, он о чем-то напряженно думал, нахмурившись, изучал деревянный пол под ногами, и не смел произнести ни слова, точно опасаясь порвать некую невидимую цепочку закономерности. Все казалось ему таким, каким должно быть, и он ни на что не жаловался. Ангелика, присевшая на край кровати и держащая руку Дитриха, опустошенный взгляд того, застывшее на лице изумление; его собственное замешательство, а скорее бездеятельное, тоскливое и вместе с тем полное каких-то неопределенных внутренних переживаний созерцание; тишина, умело растворявшая уличные звуки – все эти составные части чего-то сложного, прочного и цельного; чего-то неотъемлемого, что покорило себе волю Пауля вслед за сознанием его друга и добротой девушки. Они трое составляли нечто неразрывное, когда это нечто способно существовать до тех пор, пока не будет растащено на части. Иветта ушла, словно ничто не удерживало ее, и связь эта не нарушилась. Все застыло и стало подобно молчаливому единству, выброшенному из круга времени.