Основы психологии.
Правила для трансформации фраз
Ребенок, утверждал Хомский, понимает речь, которую слышит, и овладевает языком не с помощью грамматики языка («поверхностной грамматики» в терминологии Хомского), но благодаря внутренней способности узнавать скрытые синтаксические связи между компонентами услышанного предложения — Хомский называл это «глубинной структурой» лежащих в основе зависимостей. В доказательство он приводил легкость, с которой дети улавливают значение фразы, когда ее форма меняется — например, когда утверждение преобразуется в вопрос, — и совершают такие изменения формы сами.
Если бы дети полагались на поверхностную грамматику, они выводили бы неверные правила для трансформации фраз. Из примеров вроде таких:
Человек выглядит высоким.
Выглядит ли человек высоким?
Они вывели бы правило: в исходной фразе дойди до первого появления глагола и перенеси его в начало. Однако такое правило слишком простое; оно не работает, как только дело доходит до такого случая:
Высокий человек находится в комнате.
Применение указанного правила привело бы к такой фразе:
Находится ли человек высокий в комнате?
Однако дети никогда таких ошибок не совершают. Они могут делать тривиальные, но не существенные ошибки; они чувствуют взаимосвязи элементов мысли — ее синтаксические составляющие, или «структуру фразы». Именно благодаря этому знанию «универсальной грамматики» дети понимают то, что слышат, и без усилий конструируют правильные предложения, которых никогда раньше не слышали.
Когда и как обретают они знание универсальной грамматики и глубинной структуры? Ответ Хомского в полной мере отражает восстание против бихевиористской доктрины, согласно которой разум новорожденного — tabula rasa. Где-то в мозгу, утверждает Хомский, существует специализированная нервная структура — он называет ее механизмом овладения языком (МОЯ) — генетически приспособленная для опознания тех способов, какими предметы и действия, представленные глагольными и именными группами, связаны друг с другом как агент, действие и объект.