Психология развития человека.
Проблема развития в терминах религиозных учений о человеке
Как же можно проинтерпретировать интересующую нас проблему развития в терминах религиозных учений о человеке? С христианской точки зрения становление человека как целого — это преодоление сил греха, это отсечение периферии души, часто мрачной, пошлой и неприемлемой, и осуществление своего Прообраза — образа Божия в своей индивидуальной жизни; в этом ее конечная цель и смысл. Подобная духовная работа человека в христианском мировоззрении называется спасением и в то же время — служением в деле спасения других. Состояние это, характеризующее спасенную личность и одновременно описывающее цель ее духовных устремлений, — состояние святости. Истинный человек — это святой человек; процесс же его становления, охватывающий весь состав человека — его дух, душу и тело, — обожение (теосис), восстановление и обретение образа и подобия Божия. Практика веры, деятельность спасения и процесс обожения в христианском мировоззрении являются смыслом и деятельными формами становления и развития «собственно человеческого в человеке».
Теологическая парадигма, как хорошо видно, принципиально отлична от всех предшествующих прежде всего тем, что «предметом» ее рассмотрения является весь человек, во всей полноте его бытия; нет ничего в человеческой реальности, на всех ее уровнях, что не подлежало бы религиозному осмыслению. Казалось бы, именно данная парадигма в наибольшей степени способна служить подлинным источником в построении концептуальных основ психологии человека. Как было показано выше, она дает фундаментальные ответы на вопросы о происхождении, сущности и назначении человека, о чем или умалчивается, или невнятно говорится в других парадигмах развития.
И все-таки теология — как учение о Божестве (именно как учение, а не сама практика веры) — в меньшей степени, а иногда и неопределенно говорит о реальном (а не только должном или желаемом) человеке во всей полноте уже случившейся и еще только предстоящей истории его бытия в мире. Вопрос о его свободе, о его самости (субъектности), о его становлении в меру личностного достоинства для встречи с Богом; вопрос об истории (биографии) этого становления, если оно в принципе действительно, остается открытым. Как это возможно? Какова та инстанция в человеке, которая ответственна за эту Встречу и достойна ее? Как возможна психология подлинно религиозного, открытого Божеству человека (а не только имеющего те или иные представления о Нем)?
Неполнота, а иногда и неадекватность ответов на эти вопросы позволяет нам включить и теологическую парадигму в общий состав с другими, вышерассмотренными, также частично отвечающими на главные вопросы о становлении «собственно человеческого в человеке» как в фило-, так и в онтогенезе. Обозначим соотношение всех парадигм и их возможные взаимопересечения в некоторой схеме.
Однако ни одно из рассматриваемых соотношений в отдельности, ни они вместе, ни их многообразные сочетания ничего принципиально не меняют «в плоскости наших представлений о. . . », А это именно «плоскость представлений» о сущности, о развитии, о его предпосылках и условиях и многом другом. Добавление каждый раз еще одной грани, еще одной ипостаси человеческой реальности, например к природной еще и культурной, социальной, духовной, делает смесь более сложной, но не более «съедобной». Например, механическое соединение природного и социального в двухфакторных теориях развития не изменило принципиальную ограниченность их односторонних вариантов. Простое указание, что у человека есть еще это и это измерение, ничего не проясняет в вопросе: «А как это возможно?».
Ответить на этот вопрос нельзя, на наш взгляд, в силу «первородного греха», встроенного в сами эти представления; имя этого «греха» — гносеологизм, нововременная «S — О» установка, субъект-объектная технологизация наших знаний. Не вдаваясь в подробную и детальную аргументацию этого тезиса, отметим лишь одно: наша сродственная сопричастность и природе, и обществу, и Богу, и культуре в рамках субъект-объектной структуры наших представлений о них всегда обнаруживает и будет обнаруживать себя как объективистски-вещно-внешняя противопоставленность и отчужденность от них («это не моя Природа, не моя Культура и т. д. , это мои представления о них!»).