Метафизическое сумасшествие. Глава 8. О том, к чему может привести жажда познания
Эль быстро кивнула. Дитрих приостановился и заговорил далее в задумчивости и тихим монотонным голосом:
- Способный на жизнь в служении идеалам добра, уподобивши свои помыслы и действия святости праведника; имеющий ум, гармоничный, как кажется с виду, с разумностью Создателя; можешь ты почувствовать свое убожество? Хм… Уродлива ли сущность наша? Иль нет? Все вижу я убитым, оскверненным. Искусство, самость, ложь, притворность, отчужденность. И так разве не в соитии идеального и несовершенного состоит страшный парадокс индивида? И его торжество. Как близко стоит возвышенное чувство и животная похоть! В этом ли кроется уникальность личности, способной сочетать в себе две огромные противоположности?
Дитрих замолчал. С минуту они сидели в тишине, прислушиваясь к дыханию друг друга, потом он заговорил все тем же приглушенным голосом человека, мыслями находящегося за пределами своих слов:
Удивительна легкость, присущая иному Великому человеку, с коей он, скидывая мантию своего величия, погружается, опускаясь ниже и ниже, до самого дна, в мир собственного греха. Как поражает эта метаморфоза, следуя которой человек волен отказаться от всего во имя минутного удовольствия! И так любой Великий превращается в свое Жалкое подобие. Поистине безмерной волей и властью над собой надобно обладать ему, чтобы научиться жертвовать. Однако эта воля не требуется, ибо действует он по своему желанию. Так нет мелких грехов, и каждый из них может стать объектом вожделения любого человека: Великого или Жалкого – перед ним они равны. И так мы можем видеть истинную слабость духа, ложное, притворное благородство индивида, ибо он зачастую без особых душевных усилий оставляет свои благие принципы и идет вслед кажущемуся счастью, рушащему его мнимое величие.
Да, верно… Мне пора идти. Я думаю завтра… Да, может быть уже сегодня мы продолжим наш разговор. Но сейчас, мне кажется, он ни к месту. Прошу простить.
Эль уверенным жестом поднялась с дивана, поправляя складки своего платья и набрасывая на плечи накидку, что держала в руках.
Подожди! – крикнул ей Дитрих, когда она уже выходила из комнаты. - Дай мне ключ. Постой, подойди сюда.
Что вам надо? – певучим голосом спросила она.
Сядь рядом. Или нет, помоги, мне надо подняться. Кошка, ты напоминаешь мне кошку…
Он видел ее недоверчивые, почти напуганные глаза. Дверь была заперта. С улицы доносился шум дождя, переходившего в сплошной поток воды. Эль стояла неподвижно в дверном проеме, облокотившись тонкой рукой о край невысокого комода. Он продолжал:
Не уходи, я не хочу, что бы ты была одинока. Как я, как я…
Но, увы, - ответила Эль, мило улыбаясь, так, что это показалось Дитриху насмешкой, - я не одинока.
Знаешь ли ты, о чем говоришь! – не давая ей закончить фразы, почти закричал Дитрих, устремив взгляд в потолок. - О, женщина! Я не считал себя одиноким, живя в уединении. Счастье человек не мыслит в одиночестве. Я запирался в канцелярии, и днями мое общество составляли лишь книги и крысы, жадные до бумаги. Я думал. Человека не удовлетворяет отшельничество. И я не ступил на этот путь. Знай же, одно, что для подобного испытания нужно отречься от прежнего своего бытия, дабы построить бытие новое, исключающее то прежнее. Каким образом? Усилием воли и желания мне удалось совершить небольшой переход к новой жизни, расставшись с прошлым, наполненным тьмой манящих воспоминаний. Желание руководило моим разумом. Нежелание же, любое противодействие топилось волей к действию. Так я не был одинок! Боже, я не был так одинок! Одиночество соседствует с любовью. Как и страдание. Не было любви, могущей преградить мой путь к самому себе. Я не чувствовал сожаления, погрузив душу в иной мир, мне не о чем было печалиться, не было ощущения утраты. Да, чувства мои были свободны. Меня не держало ничто, и это ничто все же делало мою свободу одинокой. Это великое, драгоценное ощущение. Уединение не знает любви, и не было сожаления в моей душе.
Возможно, - сказала Эль, когда голос Дитриха стал спокоен, - вам просто не удалось вкусить плодов счастья иного? Тогда бы вам не понадобилось уединение. Не было бы одиночества, которое вы ощущаете сейчас.
Что ты такое говоришь! – вновь прервал он ее. - Как мне убедить тебя? Ты даже не можешь представить, насколько принижают твои слова истину! Неужели я ошибся, и тебе не дано понять материи высших планов бытия!?
Хорошо. Вы знаете. Вы нашли то, что искали. Теперь позвольте мне уйти, - сказала она, глядя сквозь полумрак на Дитриха.
Он не мог найти взглядом в темноте ее глаз.
Зажги еще свечи, пожалуйста, - сказал он, указывая на стоявший на столике канделябр, - и ты тоже увидишь, как увидел это я. Однажды, перепутав жизнь со смертью, я хотел ясности, я хотел этого. Хотел выбраться из потемок лабиринта, по которому столько лет бродил в одиночестве. Но мой путь не был освещен присутствием постороннего человека до того дня, пока я не встретил в твоих глазах объект вожделения своего разума. Узнать, почувствовать и больше никогда не бояться неизвестности. Я видел, как далеко ты шагнула, но я сделал этот шаг еще раньше. Я могу даже сказать, что ты знаешь слишком многое….
Слишком многое, чтобы жить?..
Слишком многое, чтобы останавливаться.