Метафизическое сумасшествие. Глава 4. Дилемма.
13
С того дня прошло немногим более семи лет. Обучение Дитриха закончилось. Он продолжал работать в церковной канцелярии. Часто к нему в руки попадали переводы канонической Библии. Его увлекала работа переводчика, более того, она оставляла много свободного времени, которое обычно уходило на перепись инвентаря и чтение. Его одиночество могла прервать только Эль, приходившая к нему в каморку с тем, что бы поговорить о том, что, как считал Дитрих, понять женщинам было невозможно.
Они разговаривали редко, но подолгу и сделались почти друзьями. В окружении подруг Эль становилась совсем другим человеком, почти всегда предпочитая Дитриху их компанию. Он же любил наблюдать за кем-нибудь из ее знакомых. Он видел, как некоторым было приятно подчеркнуть свое высокое положение. Особенно дамы пестрили друг перед другом в пышных париках и дорогих платьях, обменивались учтивыми взглядами. Эль не носила парика. Вместо этого ее темные волосы обычно бывали собраны и подвязаны лентами.
Многие предпочитали «поверхностное» общение, когда становились неважными отношения друг к другу собеседников, и никто не стремился навязать другому свое мнение. Слишком многие были инфантильны и холодны, старались держаться на расстоянии, что было вполне в духе их взаимоотношений. К их чести, однако, следует признать, что они были предсказуемы. Эль Дитрих хвалил за живость характера, в душе, может, завидуя легкости, с которой она жила, ее непринужденной веселости. Более всего Дитриху нравилось созерцать не ее движения и поступки, а мысли, большей частью забавные, нежели омраченные грузом познания. Она сохранила некую детскость и непринужденность в разговоре, что, придавало ей особую оригинальность. Мысли Эль находили свое отражение в малозаметных колебаниях настроения, в присущей ей улыбке, выражении темных глаз. Дитрих развлекался и не переставал удивляться тому, насколько Эль была похожа на него, и насколько они отличались.
Он выполнял мелкую роль ее советника, пользуясь тем, что был в ее глазах Гением, Философом и Богословом – так высоко она ценила его «звания». К тому же он имел статус «частного мыслителя», коим его окрестили люди, знавшие его пристрастия. Самолюбие Дитриха было удовлетворено, когда Эль полностью ему доверилась, зачастую переходя рамки приличия и рассказывая о наиболее волновавших ее проблемах. Непреходящие ценности она могла обсуждать многими часами кряду. Дитрих слушал молча и, как правило, не торопился с ответом, стараясь выдержать нейтралитет.
Эль любила находиться в канцелярии, доверху набитой книгами. Среди них она находила особенно старые рукописи и пыталась переводить на немецкий язык. Ее дурное знание латыни и абсолютное незнание греческого не позволяло ей сделаться для Дитриха переводчиком. Она хорошо пела и замечательно танцевала.
Перед господином Философом предстал чистый листок бумаги, над которым он, по своему желанию, но не по праву, мог надругаться, либо сделать из него хорошую заметку о таланте, нуждающемся в поддержке, как это было с одной его знакомой – Берген несколько лет назад. Первый вариант развития события нравился Дитриху, второй не входил в планы. Он искал причину этого. То было особенное чувство, которое можно испытать, только получив в свое распоряжение особую возможность, знать и чувствовать чужие мысли. Уйма разных планов возникала у него в голове, но он так и не мог, не задумываясь о правах, найти применение этому листку. Ибо права обладать тем, что было преподнесено ему провидением, однако, он не мог иметь. Но всегда имелась возможность пойти на поводу собственного произвола, пренебречь, что уже совсем кощунственно, законом свободы другого человека, поступить, наконец, не по праву, а противно праву и этим привести к удовлетворению свое аморальное желание. Жалость также ограничивала его свободу. Как он мог обмануть Эль, сделать ее материалом своих экспериментов?
За эти годы Дитрих знал о ней слишком много, чем мог просить в самой пошлой своей мечте. В мозгу витали мысли о возможностях, что открылись впереди. Его узкие крепостные окошки, как выразилась однажды сама Эль, в каменной стене, которой был обнесен мир Дитриха, служили ему верой и правдой, вовремя замечая любого, кто тайно или открыто хотел пройти ближе к своему хозяину. И Дитриху следовало молчать, ибо необдуманное действие порой хуже всякого промедления.
Родителей фрейлейн Штерн Дитрих никогда не видел. За все время их проживания за пределами Заальфельда, они ни разу не приезжали. Судя по темпераменту Эль и Клауса, у Дитриха сложилось о них впечатление, как о неопасных людях. Единственно, что его тревожило – скрытая недоброжелательность Клауса. Неизвестно почему с первых дней знакомства между ними установились натянутые отношения. Дитрих не знал, что подвигло его прийти к этому мнению, но он чувствовал себя в полной безопасности и напрочь лишился страха за свои действия. До определенного предела Божья кара была единственным препятствием, сдерживавшим его больное воображение. Чудеса, не иначе, свидетелем которых он бывал, исходившие от Бога, посланные ему свыше, заставляли его осознавать свое ничтожество, видеть свою слабость и даже безволие. Сплав невыносимой похоти Разума и сдержанности будоражили его ум. Однажды Дитрих обратился к Богу с просьбой вразумить его еще раз, но так и не смог всей душой возжелать этого. Он уже смел считать, что религия делала его несчастным, а такой судьбы он не хотел. Маленькие трагедии его воли, подобные этой, повторялись как редчайшие исключения.