Новая деонтология. Глава 6. Искренность и притворство
- Я почти ничего не помню. Эль говорила мне, что смерть моя – лучший выход, но я не хочу! И я боюсь ее! Боюсь ее! О, она опять придет и скажет, плача: «Что вы натворили?! Как же вы можете?» Отец Аксель, я этого не выдержу больше.
- Дитрих, посмотри на меня. Вот… хорошо.
- Дайте мне руку, вы ведь не уйдете? Она убьет меня своим присутствием, или я выпрыгну из окна. Пожалуйста, не уходите, вы ведь не позволите ей убить меня? Не позволяйте, - Дитрих требовательным взглядом посмотрел в печальные глаза Фитцеля.
- Ну конечно, мой дорогой Дитрих. Хочешь, сегодня я никуда не поеду. Дела подождут и на один день мне найдут замену. Побуду с тобой, - Фитцель произнес все это спокойным тоном, слегка улыбнувшись.
Его голос успокаивающе действовал на Акерманна, и теперь он, казалось, начал приходить в себя. Пальцы его все еще дрожали.
- Но как я могу, как смею просить вас, отец Аксель?
- Уверяю тебя, тебе не за что оправдываться.
Дитрих недоверчиво взглянул на священника, но страх снова одержал над ним победу, заставив вновь умолять о помощи:
- Прошу вас, сжальтесь, помогите мне. Ох, как плохо…
С этими словами Дитрих отпустил руку Фитцеля и, пошатнувшись, почти теряя сознание, запрокинул голову.
- Это невозможно, - прошептал священник и позвал Пауля, все это время стоявшего внизу.
Иветта сидела за столом и смотрела в окно, раздосадованная, - завтрак был совершенно испорчен.
- Помогите мне, его надо отвести в комнату. Тише. Придержите его, - распорядился Фитцель, и они медленным шагом стали подниматься.
Дитрих почти не стоял на ногах, он навалился на Пауля, стиснувшего зубы, и не понимал, куда его ведут:
- Опять отпустили… и геометрия нас не спасет. Моя логика хромает, а?
- Ох уж мне эти припадки! – не выдержал Пауль.
- Что это? Мой друг не хочет мне поверить? – Дитрих стал сопротивляться, махать руками, стараясь схватить Габена за шею, но, в конце концов, обессилев, он закричал: – Не ходите туда! Пожалуйста, не надо, не позволено. Это куб, куб, моя клетка. Оставь меня, убери от меня руки!
- Замолчи, Дитрих, иначе мне придется применить силу, - процедил Пауль и добавил, обращаясь к Фитцелю: – Ну что вы стоите, отец Аксель?! Вы просили помочь… я один с ним не справлюсь.
Священник пришел в ужас. Бледный, он отошел на три шага назад и остановился, не в силах двинуться, чувствуя резкую слабость.
- Тьфу! Хватит дурачиться! – не унимался Габен.
- Отстань от меня!
Когда подъем, наконец, был преодолен, Паулю удалось схватить Дитриха за руку, тот споткнулся и налетел на стену.
- Вот напасть!
- А-а!
- Не испытывай мое терпение. Поднимайся!
- Да что вы, Пауль, мешки таскаете? Не видите, ему больно, - выйдя из ступора, вмешался Фитцель.
- Лучше отойдите, отец Аксель. Извините, но от вас мало проку, а этот сумасшедший способен на всякое. Чего доброго… Отойдите, я сам справлюсь, а вы лучше откройте дверь.
- Не надо. Я сам. Его нужно успокоить. Пожалуйста, Пауль, позвольте мне.
- Святой отец, не время быть мягкосердечными. Этот человек уже давно лишился способности соображать, да было бы вам известно. Ваши пастырские уговоры не к месту. Просто не мешайте мне, если не в силах сделать что-нибудь дельное.
Между тем Дитрих, прижавшись к стене, как к последней спасительнице, нашептывал:
- Не ходите, вы не знаете… Я заперт там. Не ходите…
Габен не стал церемониться – он взял его за воротник и крикнул:
- Убирайся к себе в комнату!
- Пауль, что вы делаете? – возмутился Фитцель, пытаясь его остановить. – Я вам не позволю. Кто из вас безумнее?!
- Вы, уважаемый отец! Кому вы верите? Боже! Вы так же слепы, как и он!
При этих словах Фитцель, забыв о приличиях и, быть может, о здравом рассудке, с размаху ударил Габена в висок. Никак не предвидя такой развязки, тот не успел сориентироваться, потерял равновесие и упал, едва не свалившись вниз – верхняя ступенька, на какой он стоял, оказалась весьма ненадежной опорой.
- Вы сумасшедший! – придя в бешенство, крикнул он Фитцелю, который, не обращая на него внимания, помог Дитриху встать и повел в комнату.
- Вам позволено, - приговаривал Акерманн.
Грохот, с коим повалился Пауль, крики заставили, наконец, Иветту отвлечься от своей равнодушной меланхолии.
Аксель не слышал, о чем они разговаривали внизу с Паулем – он и без этого мог предугадать каждое слово. От волнения голос его сделался дрожащим и прерывистым:
- Дитрих, пожалуйста, ложись на кровать.
- Это для меня, для меня. Вон там, на стене. Вы ее пока не увидите – это деструктивное нарушение сложных архитектурных построений. Я сам выстроил ее для себя. Для себя виселицу…
- Господи! Дитрих, успокойся. Я не могу понять, о чем ты говоришь. Ложись, прошу тебя…
- Скоро, скоро… Воля ваша.
Акерманн выполнил настойчивую просьбу Акселя и улегся на кровать, тот накрыл его одеялом и сел рядом на стул.
- Расскажите мне о чем-нибудь? – проговорил Дитрих, вмиг успокоившись.
- О чем тебе рассказать?
Этот вопрос, казалось, заставил его задуматься. Он повернул голову набок, на миг, будто отрешившись от всего, и произнес слабым голосом:
- Смотрите, отец Аксель, какое яркое солнце.
Действительно, золотистые облака, мелкой рябью устлавшие небо, выглядели неподвижными, а светящийся диск был окружен бархатным ореолом белого излучения, проникавшего через окно в комнату, он наполнял атмосферу теплом. Зрелище оказалось поистине великолепным.
- Я хотел бы поехать в Заальфельд с вами, - продолжал Дитрих, теперь обернувшись лицом к Фитцелю. – Да, чтобы пожить там некоторое время. Порой эти стены сдвигаются, и я боюсь, что однажды мне не хватит воздуха дышать, я задохнусь в этой клетке. Можно сделать второе окно?
Аксель понимающе улыбнулся.
- Вы останетесь сегодня здесь?