Новая деонтология. Глава 6. Искренность и притворство
Дитрих застонал и закрыл глаза. Ангелика дотронулась до его руки, в другой руке Акерманн сжимал записку.
- Вы могли бы выслушать? – спросил он, наконец, переведя дыхание.
- Думаю, да.
- А я не знаю. Ничего не знаю… За что я проклят? За что меня ненавидят? Послушайте… Когда же кончится это мучение? Что-то из прошлого сводит меня с ума, - Дитрих вновь засмеялся, и глаза его заблестели. – Я боюсь самого себя. Слушайте же… Кажется, что-то такое было.
- Ваше Абсолютное Знание?
- Ха! Мое! Вот уж нет! Я не знаю, кто одержал победу, но, в любом случае, оно мне не досталось.
- Возможно, - предположила Ангелика, - вы использовали не те средства, чтобы его найти, или не там искали. Не в той области, где оно на самом деле содержится.
- Где же я мог искать? И что за средства вы можете мне предложить?
- Я не знаю.
- Вы критикуете мои методы. Предоставьте мне что-нибудь взамен. Я знал, что искать нужно посредством философии… И вот, представьте, что-то втерлось в мое сознание.
- Вы сами, - произнесла девушка с такой уверенностью, будто бы ей были в совершенстве известны причины, приведшие ум Дитриха в его нынешнее положение.
И хотя ей было непонятно то, о чем он говорил, весьма странно выражаясь и сетуя на плохую память, Ангелика чувствовала, что этот человек сам избрал себе путь, который привел его к безумию. И сделал это весьма решительно, хотя бы у него и был выбор.
- Я не буду обсуждать это с вами. Довольно, вы и так много знаете. Вот… посмотрите, - Дитрих указал взглядом на записку, - вот человек, снискавший мое доверие. Старая записка… Весьма уж.
Он произнес это с легким пафосом.
- Кто ее автор?
- Господин Фитцель.
Девушка хотела еще спросить, но не осмелилась, он продолжал, переключившись на другую тему:
- Я не придаю своим словам особого значения, и вы не придавайте. Пожалуйста, знайте только, что от страха избавиться невозможно, а я боюсь себя, потому что я грешен. Не смущайтесь так, я не стану обвинять себя и просить прощения. Лучше было бы, если бы я умер – крики в моей голове прекратились бы. Это я. Это моя совесть. Называйте, как хотите. Если бы вы знали, моя дорогая, как я ненавижу себя! Я лишился воли и действительно не понимаю, зачем мыслю, живу, действую, раз ступаю по пути греха, - он помедлил. – Вы меня не слушаете…
Ангелике нечего было ответить, ибо она понимала, так же, как понимали все люди, хотя бы раз в жизни говорившие с Дитрихом: уверять его в обратном бесполезно. Это оказалось бы ложью, а он ее заметил бы. Поэтому девушка промолчала.
- Конечно, я могу вас понять. Знаете, многие всегда слушали меня – так я думал, ибо они хотели, чтобы я так думал. Но мне удалось раскрыть их притворство, и отныне вы узнаете, что значит это безразличие. Уважаемый Пауль ненавидит меня… Не противоречьте – я это познал. Ответьте только на вопрос: кто станет слушать сумасшедшего?
Ангелика словно онемела – она сидела неподвижно, опустив глаза, и по-прежнему молчала.
- О, я бы мир отдал, чтобы увидеть отца Акселя, - начал Дитрих, растягивая слова. - Весьма милые фразы – притворство, последнее усилие некогда всесильной добродетели утешить больное сознание. Звучит так: «Что же? Ты этого ищешь? Вот, забирай и умиляйся». Он попал в точку – я умиляюсь, довольный и счастливый!
- Он желает вам добра, поэтому искренен с вами, будьте и вы к нему милосердны.
- Я виноват, я сам отказался от его помощи, сам отстранил его руку. Да во мне ничего этого не осталось. Я ужасен, я боюсь, что он не тот, каким я его представляю. Мне бы хотелось видеть отца Акселя всегда таким, каким он показался мне в тот первый день. Помню лишь ощущение спокойствия и радости, снизошедшие на меня, когда я впервые с ним говорил. Вдруг он лжет мне, чтобы не дай Бог не потревожить моей души?
- Этот человек не может лгать.
- Но реальность холодна, - быстро проговорил Дитрих, приподнимаясь, и схватил Ангелику за руку. – Вы не представляете, как глубок холод. И не надо вам этого знать, - он склонился над ее руками.
- Не бойтесь.
- Просить понимания – это немощь. Невозможно в одиночку справиться со страданием, поэтому нужен кто-то сторонний, кто мог бы разделить его. «Дайте мне понимания!» - последний крик отчаявшегося, апелляция к пустоте.
- Эта пропасть не имеет дна, - сказал Голос. – О, как она глубока, в ней содержится неисчерпаемое страдание. Это кладезь ужасов и неописуемое бездонное хранилище мученического вдохновения.
- Пусть это останется вашей тайной. А теперь уходите, - проговорил Дитрих.
Ангелика встала и он отпустил ее руки. В голове девушки закружились мысли, она нуждалась в уединении прямо сейчас, ибо только так могла сделать какой-то определенный вывод из их разговора, если здесь уместно говорить об определенности. Она пошла к двери, захватив с собой книгу, лежавшую на самом верху одной из полок. Девушка уже взялась за ручку, как голос Дитриха, почти срывающийся на крик, остановил ее:
- Нет, умоляю вас, положите! Это не мое и не ваше! Я вам не позволю!
Ангелика быстро вернула книгу на прежнее место.
- Это книга господина Фитцеля? Я не знала. Мне следовало догадаться – сочинения Ансельма Кентерберийского…
- Уйдите, уйдите, и никогда больше этого не делайте. Уходите, ну же!
- Простите, я не хотела.
- С какой легкостью люди смешивают сокровенное и пошлое, публичное – от этой смеси становится тошно самым заурядным циникам.