Новая деонтология. Глава 3. Инсценировка разумности
щедрости, с коей он одаривал первых встречных тонкими комплиментами. Однако на этот раз восхищение Дитриха было достойно объекта его внимания, и сама Иветта вполне заслуживала лестных отзывов даже от малознакомых людей. Еще тогда, встретившись с ней впервые в дверях собственного дома, или даже раньше, наблюдая за ней из окна, Акерманн проникся уважением и неподдельным интересом к молодой особе. Как он мог упустить этот солнечный отблеск, упавший на бледное полотно его жизни?
Миновало несколько дней с момента их последнего разговора. Он думал о священнике, который, наконец, сподобился приехать, бросив все дела в Заальфельде; о недовольстве Пауля, переходившем в хроническую раздраженность; и о собственных словах, коими он критиковал взгляды друга на сумасшествие и обычную усредненную норму; он пытался разложить по полочкам старые чувства и новые эмоции, перемешавшиеся в его субъективной реальности. Единства мнений в себе самом Дитриху обрести так и не удалось, но воспоминания об Иветте хоть как-то отгоняли ожидаемые припадки безумия.
Однажды он, задержавшись на мысли о госпоже Штернхаген, испугался и удивился, на миг поняв, что образ этого нового человека принял доминирующую позицию в его размышлениях, несколько оттесняя неизменный идеал, идеал разумности, - Фитцеля. Дитрих немедленно пустился в сложный анализ заблуждений своего «неблагодарного» рассудка, посмевшего столь быстро и легко направить собственное внимание на призрачное подобие истинной ценности – добродетели Акселя. Да, он думал, что заблуждается, но не желал исправлять сие недоразумение.
По счастливой случайности (как полагал сам Акерманн) он встретился со Штернхагенами на улице: они шли мимо, прогуливаясь, он изучал вид на пристань, встав на небольшое возвышение у самого обрыва этакого каменного стража волн, накатывавших и разбивавшихся о его монолитную стену. Неоднократно Дитрих приходил сюда, припоминая старое убеждение, говорившее, что море обладает действенной способностью успокаивать. Когда-то он верил в это, и море ему помогало, а теперь потерял надежду, понимая, что такая малость не в состоянии справиться с бездной сумасшествия. От природы Дитрих был человеком, готовым скорее идти наперекор, нежели подчиняться. Мог ли он не воспользоваться прекрасной возможностью, сулящей душевное удовлетворение, которое безотчетно намеревался получить, находясь в обществе Иветты? Удивленный проявленным к своей персоне интересом, он не воспротивился настойчивости Штернхагенов, преследовавших его, пока он медленно шел по побережью, спустившись к самой воде. Потом, наскучив видимым равнодушием Дитриха, делавшего вид, будто не замечает следовавших за ним, они догнали его и по-дружески обвинили в нелюдимости. Акерманн действительно не желал никого видеть, но появление Иветты не могло его не обрадовать. Он нисколько не смутился, видя их благодушие, расценивая эти знаки внимания, как предложение продолжить знакомство. Короткий разговор, завязавшийся между ними, окончился приглашением Штернхагенов на обед к нему домой. Те, большие любители званых вечеров, согласились.
- Штерн… Штернхаген… Штерн, - повторял еле слышно Акерманн, чувствуя, что Одиночество, преследовавшее его, не собирается уходить.
Он вернулся домой к ночи и, смиренно выслушав выговор от Пауля, который более трех часов бегал по городу, тратя время на безуспешные поиски Дитриха, удалился в свою комнату. Бесспорно, он желал видеть Элеонору во плоти, и время настало. Совершенно не подозревая, в какую иллюзию погружалось сознание Акерманна, Габен молча согласился принять Штернхагенов, решив про себя, что это будет последняя уступка другу.
Медлительность Дитриха незаметно переходила в явную уже заторможенность. В тот день, коего он ожидал с легким страхом и волнением, его апатия, казалось, достигла предела. На сей раз Габену стоило поистине немалых усилий привести внешний вид Дитриха в надлежащее состояние, и он всерьез подумывал, чтобы пойти к Иветте и Рихарду и убедить их остаться дома, либо начистоту поведать новым знакомым о том, кем был его друг. Все же он оставил эти идеи, рассудив – лучшим способом поменять взгляды Дитриха было вынудить того осознать собственную ничтожность.
К назначенному часу явились Штернхагены. Хозяин дома, с великим трудом спустившись на первый этаж, спросил, не открывая двери:
- Herein, wenn es
Получив ответ, он с блаженной улыбкой встретил гостей.
- Как вам нравится это? – с иронией обратился Рихард к молодой жене. – Сегодня мы умудрились не опоздать.
Иветта, польщенная церемонией приветствия, которая затянулась на несколько минут, выглядела довольной. При первом взгляде на нее Акерманн подумал, что эта замужняя особа воплощает собой славную половину идеалов, свойственных лучшим, добродетельным людям эпохи. В обыкновенном облике старого образа Элеоноры он видел далеко не идеальную женщину, которая и не думала подчиняться. Нет, теперь она играла иную роль, и Дитриху было отведено место на втором плане. Он готовился к самому страшному – созерцать ее равнодушие и, возможно, справедливое пренебрежение.
Госпожа Штернхаген была одета в платье кремового цвета. Подол и рукава украшали резные кружочки из зеленой кисеи, чередующиеся с вышитыми белой нитью цветами. «Вот та надежда мечтательных умов», - думал Дитрих, держа ее за руку и в пятый раз приветствуя господина Штернхагена. Иветта ощущала на себе его странный изучающий взгляд, попутно отвечая на вопросы Пауля.
- Как вам нравится это место?
- Я еще не успела должным образом оценить недостатки города, но его достоинства передо мной.
По прошествии некоторого времени в кругу собравшихся уже царила атмосфера непринужденности и простоты. Изредка из уст Иветты звучала французская речь. Ангелика оказалась поклонницей живописи и старалась перевести разговор на эту тему. Сестры художницы оказались большими любительницами светских забав, в особенности они грели душу фрау Штернхаген – она не могла долго выдерживать скучные беседы. Особое благорасположение чувствовалось в словах Иветты и Дитриха. Вот какой должна быть женщина, способная очаровать собою его придирчивый ум. Несомненно, что видимая с первого взгляда общность воззрений, привязанностей, даже интеллектуальных наклонностей делали девушку прекрасной собеседницей и связывали нескольких людей узами взаимной симпатии.
* (букв. – входите, если это не портной) разг. шутл. – входите не стесняйтесь. (нем.) Считалось, что в Средние века и позднее портной приходил, только чтобы получить по счету. Это, конечно, не вызывало радости у хозяев.