Новая деонтология. Глава 2. Оправдание Акерманна
тяжелый характер Дитриха, до неузнаваемости изменившийся за годы болезни, Габен оставлял прерогативу частых бесед с ним доктору Цвиллеру.
Гостиная оказалась пуста. На круглом столе, накрытом красной скатертью, посередине лежал листок бумаги, перо, а рядом на серебряной подставке стояла чернильница. Дитрих взглянул на белую бумагу. Покрутив лист в руках и, убедившись, что с обратной стороны тоже ничего нет, он положил его на место. Стоя и медленно соображая, он посмотрел себе под ноги, потом нагнулся и принялся собирать с пола пшеничные зерна, очевидно, по неосторожности рассыпанные служанкой. Некоторые из них находились под столом, и Акерманн, полез под него, считая в уме каждое поднятое зерно.
- Посмотрите, разве это не человек? - молвил Голос, часто обращавшийся к Дитриху, и часто пугающий несчастного.
Он интуитивно прислушался, хотя отчетливо слышал слова, возникающие из ниоткуда, и проговорил:
- Меня лишили естественных прав, и они еще жаждут покорности, хвалясь своей разумностью, но она им не к лицу, ибо делает их высокомерными.
Падал мокрый снег, залетающий в открытые окна. Когда Пауль спустился вниз, чтобы проверить, везде ли закрыты ставни, он с удивлением увидел на столе аккуратно сложенную крохотную горку зерен пшеницы. Ему показалось, что Акерманн где-то рядом, и он с подозрение огляделся. Пройдя несколько шагов от двери, ведущей в коридор, по направлению к большим напольным часам, перенесенным сюда из спальни Дитриха, он действительно увидел того, сидевшего на стуле за шкафом, с опущенной головой и дрожащими руками.
- Что с тобой? – задал свой излюбленный вопрос Пауль.
На мгновение его голос показался Акерманну таким, каким был прежде, когда он еще не тяготился жизнью и чувствовал себя поэтом-освободителем, ставил пьески и разыгрывал их на свой страх и риск прямо на паперти перед церковью. Но это было во времена, когда он питал уважение к Дитриху, когда они именовались лучшими друзьями, а нрав Габена отличался милосердием, добродушием и простотой ребенка.
- Кто там приехал? – спросил Акерманн.
- Где?
- Там кто-то приехал. Говорю тебе, кто-то. Дом на углу. Разве ты не видел?
- А, это? Вероятно, какие-нибудь иностранцы, может быть французы, может быть беглецы.
- С чего ты взял?
Тут в дверь постучали. Дитрих замолчал.
- Я сейчас, подожди, пожалуйста.
«Ах, если бы он всегда был таким! Немного милосердия, господа. Я устал вымаливать его по каплям». Пауль вышел в небольшой холл, открыл и увидел перед собой незнакомого мужчину, с порога протянувшего руку.
- Кого вам угодно?
- Позвольте представиться. Рихард Штернхаген, врач.
- Вам что-то нужно, господин Штернхаген? – с подозрением спросил Пауль, заметив стоявшую на лестнице позади гостя девушку в черном платье.
- Вы хозяин этого дома?
- Допустим.
- Я не имею ни малейшего желания вмешиваться в вашу жизнь, - начал мужчина, крутя в руке трость, - но хотел лишь сказать, чтобы вы впредь воздерживались от подобных непозволительных действий.
Пауль слегка улыбнулся, услышав эти слова. Молодая дама подошла к господину Штернхагену, и он взял ее под руку.
- Мне очень жаль, - продолжал тот, - что наше знакомство начинается со столь неприятного разговора.
Рихард оторвал взгляд от глаз Габена, который так и усмехался ему в лицо.
- Простите, чем обязан? – послышался сзади учтивый голос Дитриха, и Пауль вздрогнул от неожиданности.
Обернувшись, он с нескрываемой злобой глянул на друга.
- Ты можешь идти, Пауль. Я сам поговорю с уважаемым господином Штернвагеном. Верно?
- Штернхагеном, - елейным голоском поправил его мужчина.
- Ох, простите. Чем могу служить?
- Так это вы хозяин дома? – смутившись, спросил Рихард.
Пауль отошел в сторону и встал таким образом, что дверь скрывала его от глаз Рихарда и девушки, сокрушенно качая головой.
- Да. Меня зовут Дитрих Акерманн. Вы говорили с господином Габеном, - все это он выговаривал медленно, спокойно, точно желая потянуть время. – Я живу здесь три года – так мне говорят, по крайней мере. Вы как думается, приехали сегодня?
Поток информации от нового знакомого, мигом показавшегося Рихарду не в меру разговорчивым, еще больше удивил его, а девушка еле заметно иронично улыбнулась, кивая.
- Иветта Штернхаген, - представилась она.
Дитрих протянул ей руку, и она позволила ему поцеловать свою.
- Мне очень приятно иметь с вами знакомство, - мягко произнес он, глядя ей в глаза.
Взгляд этот не отличался искренностью, но выражал нечто среднее между учтивой покорностью, недоверчивостью и самоуверенностью. Тут вмешался Рихард.
- Вы, верно, слышали наш разговор с господином Габеном. Мне не хотелось бы вновь возвращаться к нему…
- Ах, да… это. Прошу простить меня. Простите, фрау Штернхаген. – он опять наклонился и поцеловал девушке руку, заставив ее смутиться. – Чудно. Чем я могу изгладить свою вину?
Излишняя манерность этого человека, от которой, однако, веяло почти что нахальностью, заставила Иветту краснеть. Она отвечала без слов. Рихард, молча наблюдавший за этой сценой, вновь произнес:
- Раз уж мы с вами, господин Акерманн, разобрались с этим делом, то вы, быть может, зайдете к нам на днях забрать вашу замечательную книгу? Надо признать, у вас отличный вкус…
Господин Штернхаген казался человеком простодушным, но непогрешимая интуиция Дитриха, привыкшего во всем сомневаться, говорила, что ему нельзя верить. Тем не менее, немного помешкав, он согласился:
- Если вам будет удобно, я зайду завтра до полудня.
- Да, думаю, нам это вполне подходит.
- Но, естественно, - засомневался Дитрих, - это дело вашей личной доброты: следует поступать по-христиански, так ведь говорят… Вы христианин? Если я кажусь вам недостойным, не до…
- Ради Бога, господин Акерманн! Не волнуйтесь из-за этого и не думайте об этом, - перебил его Рихард.
Дитрих на секунду опустил глаза, потом вновь взглянул на Иветту и произнес: