Психоанализ М. Балинта. Вклад психоаналитика в процессе психоанализа
Глубокая регрессия
При глубокой регрессии слова «перестают служить общим средством понимания между пациентом и врачом; интерпретации приобретают для пациентов качество переживания либо враждебности и агрессии, либо симпатии. Вместе с тем пациент начинает слишком много узнавать о своем аналитике; очень часто бывает так, что он скорее ощущает настроение аналитика, чем свое собственное». Кроме того, «пациент, похоже, не способен понять, чего от него ждут, например, соблюдения 'основного правила'; в таком случае становится также практически бессмысленным напоминать ему о проблемах, которые побудили его обратиться за помощью к аналитику, ибо теперь его исключительно интересуют отношения с ним, исполнения желаний и фрустрации, которые они сулят принести или которых он опасается.
Создается впечатление, что ему все равно, будет ли продолжена аналитическая работа. Когда приходит понимание того, что этот вид переноса, поглотившего почти все либидо пациента, имеет структуру исключительно двухсторонних отношений — в отличие от 'нормальных' эдиповых отношений, которые, безусловно, являются трехсторонними отношениями, — то тогда, если не появится некоторых других признаков, можно поставить диагноз, что пациент достиг области 'базисного дефекта'». Базисный дефект, как уже отмечалось в другом месте, является «не конфликтом... а недостатком в базисной структуре личности, дефектом или шрамом» (там же) и его можно свести к «недостатку 'приспособления друг к другу' ребенка и тех людей... из которых состоит его окружение».
Пропасть, «разделяющая взрослого аналитика и 'ребенка в пациенте', который находится на возрастной ступени базисного дефекта — а именно в возрасте самого маленького ребенка, еще не умеющего говорить, во всяком случае на языке взрослых», — должна «быть преодолена, чтобы терапевтическая работа не застопорилась». Однако нужно отдавать себе отчет в том, что «ребенок в пациенте» «не способен достичь этого своими силами». Балинт считает, что «опасностям, которые подстерегают аналитика, пытающегося навести мосты через пропасть, разделяющую терапевта и регрессировавшего пациента, особенно когда его регрессия достигает уровня базисного дефекта, а также тому, что все эти опасности вызываются его, аналитика, реакциями на явления, относящиеся к этой области... в литературе на данную тему достаточного внимания не уделялось».
Одна из опасностей заключается в том, что «ожидания (пациента) от аналитика превосходят всякие меры человеческих возможностей». Все счастье или несчастье пациента зависит в этот период от реакций аналитика Если аналитик осознает, что базисный дефект пациента был вызван недостатком «приспособления друг к другу» между матерью и ребенком, то становится вполне понятным, что «гармоничное скрещение» между аналитиком и пациентом вызывает у пациента неописуемое счастье, которое Балинт описывает как «чувство тихого, спокойного благополучия», тогда как любой диссонанс повергает воображающего себя оставленным «ребенка» в глубокое отчаяние. Однако даже самый чуткий аналитик постоянно неправильно истолковывается своим пациентом, и, кроме того, желание пациента нерушимой гармонии между субъектом и объектом хотя и является понятным на основе его детской проверки реальности, оказывается невыполнимым.
В 1949 году Балинт отмечает, что любые отношения между аналитиком и пациентом являются либидинозными, то есть «либидинозным является не только отношение пациента к своему аналитику, которое мы со времен Фрейда... называем переносом... точно таким же либидинозным является отношение аналитика к пациенту, как бы мы его ни называли: 'контрпереносом', или 'корректным аналитическим поведением', или 'вхождением в перенос', или 'объективным, дружеским пониманием и хорошо обоснованной интерпретацией'». Однако на уровне базисного дефекта или, другими словами, в рамках первичных объектных отношений — здесь имеется в виду стадия окнофилии и филобатизма, которые в конечном счете переходят в первичную объектную любовь, — развивающиеся у «ребенка в пациенте» любовь при переносе, которая означает, что аналитик становится для пациента всем, не может получить такой же ответ со стороны даже самого дружелюбного аналитика.
Аналитики, которые не могут признать эту реальность и вследствие развивающегося у них чувства вины делают слишком много хорошего и пытаются в этой фазе удовлетворить весьма высокие требования, легко подвергаются опасности вызвать у своих пациентов «спираль зависимости», способную привести к злокачественной регрессии. Балинт считает, что «техническая проблема заключается в том, как предложить пациенту 'нечто', что может служить в качестве первичного объекта или, по меньшей мере, его приемлемой замены — другими словами, чего-то, на что он может спроецировать свою первичную любовь. Должен ли этим 'нечто' быть а) сам аналитик, (аналитик, который пытается 'управлять' регрессией) или б) терапевтическая ситуация?
Это вопрос о том, кто или что является более пригодным, чтобы создать ту гармонию с пациентом и чтобы возникало как можно меньше столкновения интересов между ним и его нынешним достижимым объектом. Если рассматривать в целом, то, пожалуй, будет лучше, если пациент сможет принять в качестве такой замены терапевтическую ситуацию, а именно по той причине, что в результате уменьшится риск, что аналитик станет не только крайне важным, но и всеведущим и всемогущим объектом для пациента. Это предложение себя в качестве 'первичного объекта', разумеется, не равнозначно предоставлению первичной любви; также и любящая своего ребенка мать не дает ему первичной любви; скорее, она ведет себя, как первичный объект, то есть она позволяет катектировать себя первичной любовью в качестве первичного объекта.
Это различие между предоставлением первичной любви и позволением катектировать себя первичной любовью, пожалуй, имеет фундаментальное значение для нашего метода, причем не только для метода работы с регрессировавшими пациентами, но и в некоторых сложных терапевтических ситуациях». Первичный объект или первичная субстанция (например, вода или воздух) является неназойливым; он не навязывается и не настаивает, он просто находится здесь и обеспечивает «гармоничное скрещение», взаимное смешение, он неразрушим, и хотя он жизненно важен, не требует к себе внимания, не требует, чтобы о нем заботились. «Предоставление подобного рода объекта или окружения, — утверждает Балинт, — несомненно, является важной частью терапевтической задачи. Тем не менее, разумеется, это лишь часть, а не вся задача. Наряду с 'признающим потребность' и, возможно, даже 'удовлетворяющим потребность' объектом аналитик должен быть также 'понимающим потребность' объектом, который, кроме того, должен суметь донести это понимание до пациента». «Самое большое желание любого пациента заключается в том, чтобы быть понятым».
И пока аналитик и пациент находятся на эдиповом уровне, то есть на уровне языка взрослых, следует предположить, что аналитику нетрудно будет понять своего пациента. Однако так просто не бывает, «особенно это относится к эмоционально окрашенным сообщениям». Балинт считает, что «эта сложность связана с 'аурой ассоциаций', которой окружено каждое слово и которая... различается в зависимости от меняющихся человеческих отношений». Но, «к сожалению или к счастью, в свободных ассоциациях значение имеют не только слова, но и прежде всего весь пучок ассоциаций». Однако возникающие в результате этого недоразумения могут быть сразу устранены при обоюдной доброй воле. Настоящие технические проблемы возникают тогда, «когда работа с пациентом достигает уровня базисного дефекта. В этой области невербальные сообщения пациента так же важны, как его вербальные ассоциации, как бы мы их ни называли: 'поведением', 'отыгрыванием', 'повторением' или 'созданием атмосферы'.
Поскольку все эти 'сообщения' являются невербальными», аналитик «должен перевести пациенту его примитивное поведение на общепринятый язык взрослых, позволив ему таким образом понять значение его поведения. Как правило, аналитик должен выступать не только в качестве переводчика, но и в качестве информатора». Балинт пишет, что в этой ситуации роль аналитика «напоминает роль путешественника, попавшего в первобытное племя, язык которого он никогда не изучал, обычаи которого никогда не наблюдал или же они еще никем не были объективно описаны». При «переводе смысла наблюдаемых явлений на язык взрослых... аналитики ведут себя... в целом... как... матери... Они говорят на своем собственном языке, который идентичен их родному языку, поскольку этот язык они выучили в своем аналитическом детстве.
Помимо роли информатора и переводчика, они берут на себя также роль учителя, и вследствие этого их пациенты неизбежно обучаются одному из различных диалектов, относящихся к языку их аналитика». Здесь, как уже отмечалось, существует два уровня понимания, вербальная коммуникация и невербальная коммуникация, или язык тела Одна группа аналитиков говорит на «классическом» языке, который восходит к Фрейду, то есть они совершенно намеренно ограничиваются вербальной коммуникацией. Это сразу исключает регрессию на уровень базисного дефекта и, следовательно, предполагает определенный отбор пациентов. Аналитики, испытавшие на себе влияние идей Мелани Кляйн и ее школы, «хотя и осознают полностью огромную дистанцию, отделяющую ребенка в пациенте от взрослого, считают, однако, что для ее преодоления достаточно обычного языка взрослых».
Опасность, связанную с «последовательной техникой интерпретации» этих аналитиков, «пожалуй, можно лучше всего описать выражением 'интропрессия Сверх-Я', термином... который ввел Ференци. В случае вышеуказанной техники аналитик неизменно предстает перед пациентом в качестве мудрой, непоколебимо прочной фигуры. Соответственно, у пациента создается впечатление, что аналитик не только все понимает, но и располагает непогрешимым, единственно корректным средством языка, которым он может выразить все: переживания, аффекты, фантазии и т. д. Преодолев затем очень сильное чувство ненависти и амбивалентность», которые, по мнению Балинта, «в основном частью порождаются последовательным применением этой техники, пациент обучается говорить на языке аналитика и интроецирует его идеализированный образ», — результат, возникающий обычно в том случае, когда «угнетающее неравенство между окнофилическим субъектом и его самым важным объектом» нельзя преодолеть другим способом.