Психоанализ М. Балинта. Происхождение межчеловеческих отношений
Первичная любовь в психоанализе
Следовательно, пациент должен буквально пережить своего рода возрождение, прежде чем он станет способным к первичной объектной любви. Младенец начинает свою жизнь наивным и не обремененным проблемами, ничего не стоит на пути его полного доверия и любви обращения к своей матери, к своему окружению. Ребенок в пациенте должен сначала получить возможность для регрессии на уровень базисного дефекта и оказаться в среде, в которой можно излечить его базисный дефект, чтобы, наконец, методом проб и ошибок начать сначала и, возможно, впервые в своей жизни относиться к другим людям без страха и с доверием.
Другими словами, пациент должен научиться «любить простодушно, безусловно, как могут любить только дети», после того как он заживил свои душевные раны. С этих позиций форма проявления требований удовлетворения желания первичной любви у младенца и у ребенка в пациенте является одинаковой, но не их содержание; то же самое относится к окрашенной чувствами ненависти агрессии в ответ на фрустрацию. У младенца это умение выражать свои требования в бурной форме является признаком его душевного здоровья, у ребенка в пациенте — признаком начинающегося душевного выздоровления. Когда пациент в этой детской форме отваживается требовать от своего аналитика удовлетворения желаний первичной любви, это означает, что он отваживается доверять и принимать любовь.
Аналитик уже не воспринимается амбивалентно, как объект, оказывающий помощь, за которого в поисках помощи можно зацепиться, с одной стороны, и как объект, вызывающий тревогу, от которого нужно защищаться, — с другой; он воспринимается как первичный объект, который можно катектировать первичной любовью. Как же выглядят эти бурно выражаемые желания первичной любви? «Следует сказать, совершенно безобидно, наивно. Доброе слово аналитика, разрешение... видеть его не только во время сеансов, взять у него что-нибудь взаймы, получить от него — даже какую-то мелочь — в подарок и т.д.
Очень часто эти желания выражаются в том, чтобы дотронуться до аналитика, к нему прикоснуться или чтобы он дотронулся, погладил». «Чаще всего это желание проявляется в том, чтобы взять его за руку или подержать за палец, или дотронуться до его стула и т. д. Этот контакт, разумеется, является либидинозным, иногда даже очень сильно катектированным, и он всегда оказывается жизненно важным фактором для прогресса в лечении». Удовлетворение этих желаний, как уже отмечалось, вызывает «лишь едва заметные реакции... а любой отказ, напротив, — самые бурные». «Потеря душевного равновесия, чувство собственной никчемности, отчаяние, глубокое горькое разочарование, ощущение неспособности вновь какому-либо доверять и т. д.
Все это смешивается с самой ярой агрессией, с самыми дикими садистскими фантазиями, с оргиями самых утонченных мучений и унижений аналитика. Затем снова страх возмездия, совершеннейшее самоуничижение, ибо по своей вине он навсегда потерял шанс, что аналитик будет его любить, или даже просто относиться к нему с интересом и благожелательно, он никогда больше не услышит от него даже доброго слова и т.д.». И здесь тоже реакции у маленького ребенка и у ребенка в пациенте по своей форме проявления во многом совпадают, но их значение следует расценивать по-разному. У маленького ребенка эти реакции во многом являются признаком бессильной ярости, которая объясняется полной зависимостью от матери, неравным соотношением сил между Я, находящимся на первых стадиях развития, и его могущественным окружением.
У ребенка в пациенте это «не наивные, первичные реакции; они уже имеют свою предысторию, они являются реакциями на перенесенную фрустрацию». Любая фрустрация означает прикосновение к едва зажившей ране, и она неправильно истолковывается в соответствии с прежним опытом; выражаясь иначе, любое поведение аналитика, которое воспринимается пациентом как отказ, вызывает в первой фазе нового начала кризис доверия. Должно пройти какое-то время, прежде чем пациент научится принимать фрустрации как нечто естественное, относящееся к реальности и развивать «взаимные доверительные, простодушные отношения», которые являются одной из важных характеристик благополучных отношений между матерью и ребенком.
Эриксон пишет, что «первым социальным достижением ребенка можно считать момент, когда он оказывается вне поля зрения матери, не проявляя при этом чрезмерной ярости или страха, поскольку мать, помимо того, что она является внешним событием, наступление которого можно ожидать с полной уверенностью, стала также внутренней определенной величиной. Переживание константности, непрерывности и подобия явлений дает ребенку рудиментарное чувство идентичности Я; это, по-видимому, связано с тем, что ребенок «знает» внутренний мир возникающих в памяти и предсказуемых ощущений и образов в прочной взаимосвязи с внешним миром знакомых, надежных вещей и людей». Эриксон считает, «что прочная идентичность Я не может развиться без доверия в первой оральной фазе».
Это «общее состояние доверия означает... не только то, что ребенок научился полагаться на постоянство и надежность внешнего заботящегося объекта, но и то, что он может доверить самому себе и способности собственных органов справляться с настойчивыми потребностями и что он способен воспринимать себя самого как достойного доверия, а потому заботящимся объектам не нужно остерегаться, что их будут насильственно удерживать при себе». Эриксон подчеркивает, что «сумма доверия, которую ребенок получает из своих самых ранних переживаний, зависит скорее не от количества пищи и заверений в любви, а от качества отношений между матерью и ребенком». Касаясь психопатологии, Эриксон утверждает, что «основным требованием терапии также является восстановление доверия». Таким образом, благополучные отношения между матерью и ребенком, по мнению Эриксона, являются предпосылкой развития «первичного доверия», которое со своей стороны является непременным условием формирования «идентичности Я», чувства того, что человек «в порядке» и что он обладает «Самостью». Но приобретенное даже в самых благоприятных условиях «первичное доверие» подвержено кризисам.
В детстве, как и во взрослой жизни, постоянно возникают острые кризисы любви и доверия, которые необходимо преодолевать. И уж тем более в таком случае становятся понятными кризисы доверия пациента в первой фазе нового начала. В своем описании первичной объектной любви Балинт ссылается на выявленную Имре Германном «тенденцию к цеплянию», которая лежит в основе «страха быть оставленным», которому посвящено исследование Алисы Балинт. Для не умеющего пока еще передвигаться младенца быть оставленным означает — подвергнуться уничтожению как в физическом, так и в психическом смысле.