Психологические защиты. Феномен проекции в психоанализе
Судьбы проекции
Под этим углом зрения проекция — это не только защитный механизм, который направлен на то, чтобы избежать некоей внутренней опасности, но и процесс, направленный на то, чтобы квалифицировать отношения между субъектом и объектом и отразить разновидности превращения процесса идентификации от элементарных до наиболее проработанных. В этой эволюции статус представления с психоаналитической точки зрения будет играть определяющую роль.
Вспомним о преимуществах понятия «представление», следуя за широко известным различением между представлением предмета и представлением слова. Именно в этом различении между внешними инвестируемыми объектами и объектами, соответствующими процессам проекции и интроекции, обращенным на внутренние объекты, понятие представления предмета обретает свою специфику в психоанализе: ему соответствует психическая работа проекции и возобновления мнестических следов, работа построения образа объекта, лежащая в основе деятельности воображения и уходящая корнями в работу инвестирования, предшествующего восприятию объекта.
Именно эта галлюцинаторная работа, связанная с неким проективным процессом, в конечном счете определяет психоаналитическую проблематику представления как «психического представления влечения». Работа образного представления и работа инвестирования фактически располагают представление о предмете между ощущением (галлюцинирование удовлетворения) и восприятием (галлюцинация объекта). Представление о слове фактически заменяет рефлекторное непроизвольное движение, характерное для галлюцинаторного удовлетворения желания, и сохраняет подвижность, присущую «моторному образу». С этой точки зрения разделение ощущения и восприятия здесь обретает все свое значение в том случае, если мы рассматриваем представление предмета, поскольку предмет первоначально представлен через телесные ощущения и аффекты и никогда не может быть полностью репрезентирован образно или полностью высказан в адекватном дискурсе. Судьбы проекции здесь соотносимы с некоей деятельностью представления, которая, решая свою задачу связывания аффектов, всегда будет предполагать некий остаток.
В соответствии с чередованием памяти и восприятия деятельность представления возможна только при условии, если осуществляется некий разрыв в комплексе галлюцинация-восприятие, соответствующий процессу негативной галлюцинации. Андре Грин и вслед за ним целый ряд других авторов настаивают на важности негативной галлюцинации матери для создания некоей «обрамляющей структуры» (Green, 1993), «конституирующей функции» (Angelergues, 1991) или «психического экрана» (Lavallee, 1999), на которые могла бы осуществляться проекция бессознательных представлений. Занимая сходную позицию, Ф. Паш напоминает о значении создания «щита Персея» для защиты себя от обращающего в камень взгляда Медузы (Pasche, 1971). Он использует эту красноречивую метафору для того, чтобы подчеркнуть необходимость некоей промежуточной деятельности представления между субъектом и объектом, которая подтверждает значение рефлексии субъекта для аутоэротизма, где «представлять» и «быть представленным» соотносимы с «представлять себя», неким представлением самого себя.
Без возможности конституирования этой негативной галлюцинации проекция может осуществляться только лишь на внешнюю реальность, в смешении между внутренним и внешним, соответствующем позитивной патологической галлюцинации. Галлюцинация в клиническом смысле, в данном случае галлюцинация позитивная, приходит здесь на смену галлюцинаторному удовлетворению желания и несколько ее сглаживает, свидетельствуя о внутреннем переживании, которое в таком случае не более чем проекция, лишенная работы интроекции. Согласно знаменитому определению Фрейдом проекции на примере случая Шребера, «неверно говорить, что восприятие, уничтоженное внутри, было спроецировано вовне; скорее мы должны бы сказать, как мы теперь видим: то, что было упразднено внутри, возвращается извне» (р. 315). В связи с этим Фрейд упоминает о «подавлении восприятия», и мы можем задать вопрос о содержании данного восприятия. Идет ли речь о представлении, аффекте или ощущении? Василис Капсанбе-лис считает, что «речь идет о смещении некоего телесного состояния, каким оно должно было бы быть пережито Я» с «проекцией одной из частей Я» в качестве результата, поскольку «любое телесное ощущение потенциально является частью Я» (Kapsanbelis, 2001, р. 153). Отказ и отречение могли бы относиться к сырым, т. е. не связанным с аффектами и представлениями ощущениям, соответствующим тому, что было сказано о патологической проективной идентификации. Возможно, кажущаяся прерывистость, которую вводит проекция, могла бы быть только лишь выражением возмещения некоей непрерывности и угрозы недифференцированности.
Подобная судьба проекции могла бы служить подтверждением догадки Тауска (Tausk, 1959), согласно которой проекция сначала направляется на тело, переживаемое как внешнее, с риском полного психического отречения от него. Заметим, что проекция, характеризующая психотическую галлюцинацию, здесь отлична от проекции как таковой, как ее описывает Фрейд в «Градиве» (1907 Ь): бред Норберта Ханольда Фрейдом был квалифицирован как истерический в противоположность паранойяльному бреду Шребера. По большей части этот бред соответствует тому галлюцинаторному состоянию, которое было описано как оней-роидный синдром и сходно с психическими механизмами сновидения (Kapsanbelis, 2001; Jeanneau, 1990; Angelergues, 1994). Эта проекция также отлична от галлюцинации «нормальных людей», которые Сезар и Сара Ботелла (Cesar et Sara Botella, 2001) описали как третью разновидность галлюцинации, соответствующую «катастрофе мысли», мгновенной регрессии протекания психического процесса, невротического или нормального. Отсюда их вопрос: стоит ли сохранять один и тот же термин «галлюцинация» для описания столь различных феноменов и механизмов?
Они выбрали различие между галлюцинаторным как «постоянным психическим процессом, неотделимым от пути регрессии и достигающим своего расцвета в сновидении», и психотической галлюцинацией. Использование двух различных терминов все же не должно привести нас к созданию непреодолимой пропасти между невротическим и психотическим функционированием, таким образом утрачивается экономический параметр, реально определяющий структурные различия.
При галлюцинации в смысле галлюцинаторного исполнения желания (галлюцинаторное) и при психотической галлюцинации работа проекции фактически определяет разные психические решения в отношении объектного измерения, даже если это создание нео-объекта, каким является бред психотика. Во всяком случае, клиника психотических состояний отсылает нас к организациям, в которых объект исключен в своей функции связывания и представления, и нарциссическая непрерывность вновь обретается исключительно только в телесной боли, которая навязывается самому себе или другому, в сверхинвестиции эрогенного мазохизма.
Разновидности проекции здесь определяют основное различие между бредовым и небредовыми психозами в том, что касается статуса представления, даже в той мере, в какой бредовые психозы стремятся включить объект и связанные с ним восприятия и работать с ним, в то время как психозы небредовые, напротив, стремятся к исключению объекта и к тому, чтобы работать против него. Судьба проекции в психотическом фунционировании в таком случае соотносится со степенью «мазохистической эротизации первичного состояния отчаяния» (Rosenberg, 2000); обращение к мазохизму и работа проекции, таким образом, находятся в обратно пропорциональном отношении. С этой точки зрения психосоматическое решение (обязательная депрессия и оперативное мышление) может быть сближено с не бредовыми психозами в силу этого движения процесса дезобъективации (Green, 1986), которое подвергает сомнению деятельность представления и использование проекции, благодаря чему влечет за собой разъединение влечений, приводя к гораздо более выраженной деструктивности, чем в случае не бредовых психозов (Rosenberg, 2001).
Заключение
После этого теоретического размышления вернемся к вопросу: что здесь может относиться к проекции в анализе? Многочисленные клинические примеры, в частности, те, которые приводят Мартин Жирар-Кайат и Мари-Анж Мараваль-Лопес, могли бы проиллюстрировать теоретические преимущества, которые я хотел наметить в этом докладе. Важно размышлять о том, как понимать проекцию и проективную идентификацию, чтобы способствовать движению интроекции и идентификации в соответствии с интерпретирующей функцией анализа. Как уже отметил Жан-Люк Донне, всегда существует риск в отношении того, чтобы само интерпретативное действие совпало с содержанием интерпретации (Donnet, 1995). В этом заключается важность диалектики между комплексом галлюцинация-восприятие и работой представления. Речь здесь также идет о процессе символизации, который заполняет пропасть между поиском идентичности восприятия и принятием задержки в процессе удовлетворения благодаря инвестиции деятельности представления и поиску идентичности мысли.
Фрейд часто говорил о противоположности двух пространств—пространства психической реальности и пространства внешней реальности, настаивая на необходимости отыскать «промежуточные звенья», принадлежащие работе предсозна-тельного. Именно придерживаясь этого направления, Винни-котт выдвинул гипотезу о некоей «промежуточной реальности», соответствующей переходному пространству, которое моментально снимает противоречия между двумя пространствами.
В своей знаменитой предсмертной статье П.К. Ракамье (Racamier, 2000) отмечает существование некоего «четвертого пространства»—«пространства бреда», имеющего способность ускользать от двойного притяжения, физического и материального, притяжения, связанного с живыми существами, и притяжения, связанного с интра- и интерпсихическими связями. Производное переходного пространства странное, но не двусмысленное, не поддающееся разрушению, «пространство бреда» создается при отказе от первоначал, при поиске абсолютной уверенности. Статья Ракамье заканчивается вопросом: какая терапия возможна? Он исключает столкновение между внутренней и внешней реальностью и делает заключение: «Только третья реальность, реальность, в которой мы так часто хотим видеть панацею, не является лекарством от бреда. Лучшим лекарством скорее могла бы быть (в том смысле, какой в нее вкладывает Винникотт) игра...».
Это способ вызвать в представлении важность взаимного соответствия между проективным и интроективным процессом, чтобы психическая жизнь обогащалась и становилась творческой. Благодаря этой способности играть аналитическая работа может позволить каждому пациенту, какой бы ни была его организация, вновь обрести собственные желания, встречаясь с эмоциями и представлениями, которые уже воспринимаются им не только как угроза или преследование извне, но и как внутренний мир, доступ в который теперь для него открыт.
Ален Жибо