Психотические нарушения. Символизация и психоз
«Что вижу я в картинах?»
На следующем сеансе г-н А. заявляет сразу:
«Прошлый сеанс принес мне большое облегчение. Ну, я думаю, что это потому, что я сказал слово "убийство"».
Здесь мы имеем возможность подумать вместе о различии между фантазмом и реальностью: можно говорить об убийстве, не убивая. Облегчение, испытанное г-ном А., свидетельствует о его способности переживать ненависть без страха разрушения себя или объекта. Так открывается путь к различению оргазмического удовольствия, удовольствия, которое приходит и уходит, и переходного удовольствия, которое обеспечивает доступ к десексуализированному мышлению и к сублимации. Винникотт (Wïnnicott, 1971) точно заметил, что опыт переходности не имеет «кульминации» и отличается от «феноменов, опирающихся на инстинкты, у которых оргазмический элемент играет главную роль и удовлетворение тесно связано с этим кульминационным моментом» (р. 36). Это как раз то, что Фрейд (Freud, 1924) имел в виду, когда задавал себе вопрос об удовлетворении, связанном не с разрядкой количества возбуждения, а с качественным измерением последнего, связанным с ритмом. С этой точки зрения сублимация восходит к возможности организовывать мыслительные процессы, которые Фрейд (Freud, 1895) описывает в «Очерке» как относящиеся к использованию маленьких количеств энергии; так организуется возможность функционального удовольствия, связанного главным образом не с разрядкой количества возбуждения, согласно принципу инерции, а с поддержанием определенного напряжения в соответствии с принципом постоянства.
Господин А. теперь способен задавать себе вопросы о своем психическом функционировании, и в то время, как он размышляет о своем желании рисовать и о трудностях, которые он встречает, он будет стремиться понять, что он видит, когда смотрит на картину; впервые с начала психодрамы ему удается воскресить галлюцинаторный опыт детства, который, вероятно, и определил его травматическое видение мира.
Г-н. А.: Ну, я не могу сказать, что я верю в свет, даже хороший, но, в сущности, когда я смотрю на картину, то я спрашиваю себя, почему я вижу именно это?
А. Ж.: Сыграем сцену на эту тему? Как вы видите эту сцену?
Г-н А: Хорошо, здесь я и кто-то другой и еще что-то, что представляет собой картину.
А. Ж.: Вы оба смотрите на две картины? На одну?
Г-н. А.: Ну да, к примеру.
А. Ж.: Кто будет этим другим?
Г-н А.: Мадам Вилларино.
А. Ж.: Мадам Вилларино...
(Начало сцены)
М. В.: Да?
Г-н А: Ну, это как если бы из картины исходил мощный свет.
М. В.: Послушайте, это, наверное, в ваших глазах все светится, здесь такое освещение, что это освещает и вас, и картину.
Г-н А.: Не знаю почему, но я думаю о сиянии.
М. В.: О сиянии?
Г-н. А.: Однажды, когда...
М. В.: А, вы видели святых, над ними всегда ореол света.
Г-н А: Да.
М. В.: Вы именно так видите картину?
Г-н А: Когда я причащался, я не знаю, как это называется...
М.В.:Да...
Г-н А: Да, была голова с...
М. В.: С вашим именем, в день вашего причастия (делает жест, изображающий религиозный образ).
Г-н А.: М-м-м.
М. В.: Ну да.
Г-н А.: М-м-м.
М. В.: Вы были там, вы вышли на свет, там, где получили причащение, вы были озарены... благодать. Г-н А: Нет, нет.
M В.: Нет? Вы не верите?
Г-н А.: Нет, больше нет, сейчас нет, нет! (как если бы он изгонял воспоминание, окрашенное разочарованием).
M В.: Но...
Г-н. А.: Нет, правда. М. В.: Заметьте...
Г-н А.: Я не верю ни во что.
М. В.: Ну, вот та картина, ведь правда, что, когда смотришь на нее, действительно чувствуешь себя затронутым.
Г-н А.: Это тело что-то испытывает, вот и все.
М. В.: Это благодать. Г-н А.: Нет.
М. В.: Это вас затрагивает изнутри.
Г-н А.: М-м-м.
М. В.: А меня это иногда озаряет, проясняет мне что-то, трудно выразить, я как бы выхожу из тумана, вот!
Г-н А.: Да, когда это видишь, испытываешь удовольствие.
М. В.: О, нет, нет, это больше, чем удовольствие; нет, нет, меня нет,
это меня изменяет, я уже больше не та.
Г-н А.: Да, но после все исчезает, уходит.
М. В.: О, нет, нет, нет, нет, у меня остается, а у вас уходит сразу
же? Г-н А.: Ну, не то чтобы держится долго.
М. В.: Это продолжается, потому что потом я думаю, я вспоминаю!
А у вас нет? Уходит сразу же? Вы не вспоминаете потом, нет?
Г-н А.: Ну (кашляет) да, да... я... да, да.
М. В.: Нет, вы не совсем уверены, а?
Г-н А.: Ну (молчание), нет, но это похоже, как однажды я увидел Святую Деву. М. В.: А, вы видели Святую Деву! Там...
Г-н А.: Нет, правда.
М. В.: Ну хорошо! Как это было? Это было на причащении, нет?
Г-н А.: Нет.
M. В.: Нет? А как вы ее видели?
Г-н А.: Они ждали просмотра фильма «Бернадетт Субиру».
М. В.: Да, и что?
Г-н А.: Ну, я ее и увидел в отверстии крыши {улыбается).
М. В.: И тогда она вам... {протягивает вперед руки, показывая этим жестом, что она зовет и принимает), она вам...
Г-н А.: Как фильм, все ждали, начали волноваться {движения большего количества рук).
М. В.: И был свет? {Движения становятся более быстрыми, сопровождаются оживленными жестами рук, тон — энергичный, богатый интонациями).
Г-н А.: О, да! Да! Да!.. Когда я сказал об этом кюре, но я ему об этом говорил уже давно, когда ездил на Сардинию, потому что в семье Мари {его нынешняя подруга) есть кюре. Тогда он меня спросил: «А она тебе ничего не сказала?»
М. В.: Да, ну и что же она вам сказала?
Г-н А.: Ну, ничего особенного.
М. В.: Что же она вам сказала о... Вы же все-таки ее видели.
Г-н А. {молчание).
М. В.: Она вам ничего не сказала?
Г-н А.: Нет, нет.
М. В.: А почему, это вас испугало, нет?
Г-н А.: О нет! Нет, нет! Я не испугался, нет, нет, о нет, она ничего не сказала.
М. В.: Тогда там я не знала, что это может происходить так. Вам же повезло, что вы были озарены, просветлены вот так, потому что я вижу такой свет только в музеях, иногда я чувствую себя захваченной, что я...
Г-н А.: (прерывая и говоря отчетливо, более громко). Нет, я, ну да, но что я-то вижу в картинах?
М. В.: Да, это как Святая Дева.
Г-н А.: Я вижу другое, если это присутствует.
М. В.: Да, что вы видите?
Г-н А.: Ну, я об этом ничего не знаю, это мне позволяет видеть другое {сильно кашляет).
М. В.: Посмотрите вон на ту картину, которая как раз напротив {см. фото на следующей странице).
Г-н. А.: М-м-м.
M. В.: А вы, что вы видите? Что такое вы видите? Г-н А.: Синее, там? (Очень оживленно). М. В.: Да? Это позволяет вам увидеть что-то свое? Г-н А.: Ну, то, что я там вижу, гм, это вагина. М. В.: А! Заметьте, вы абсолютно правы, это, кроме того, и огромная вагина (г-н А. кашляет), но... Г-н А.: Ну, это всегда огромно.
М. В.: Нет, но подождите, вагина, там что-то есть, есть что-то внутри. Г-н А.: Ну, да, я не знаю, как это называется. М. В.: Хорошо, что это такое? Поскольку это вагина, то что-то есть внутри? Что это? Что вы там видите?
Г-н А.: Там, это...
М. В.: Ну, подождите, она же не пустая, эта вагина.
Г-н А.: М-м-м.
М. В.: Это что-то, что как раз выходит, что-то, что появляется, я не очень хорошо вижу.
(Молчание.)
Г-н А.: Это? (С сомнением)
М. В.: А вы, что вы видите?
Г-н А.: Ну, да, да, да, я вижу фаллос.
М. В.: Это выходит, заметьте, вы говорите, что это огромно, а я бы там, может быть, тоже увидела ребенка, который выходит, ведь именно так это происходит?
Г-н А.: Да, а там ничего не видно.
М. В.: Ну, хорошо.
Г-н А.: Когда выходит.
М. В.: Это полное ослепление.
Г-н А.: А! Я ничего об этом не знаю.
М. В.: А мне кажется, что виден свет, белый свет.
Г-н А.: Вне отверстия, все светится и, гм, ослепляет.
М. В.: Ослепляет, да!
А. Ж.: Хорошо.
(А. Ж. и г-н А. садятся.)
Г-н А.: Ну, там, я думаю о рождении.
А. Ж.: А можно ли рождаться без ослепления? Без помрачения зрения?
Г-н. А.: М-м, ну, я был ослеплен, гм, ненавистью к своему отцу
тогда!
А. Ж.: Но в то же самое время речь идет не только о ненависти, но и о любви, вы же способны представить себе, что было раньше, когда вы были полностью ослеплены, даже в исступлении, и понять что-то в вашей истории. Человек в истории {господин А. начал сеанс с того, что заговорил о книге, которую он недавно купил,— «Человек перед лицом истории») означает, что речь идет об истории с большой буквы И, но что касается вас, то и у вас есть своя собственная история (г-н А.: Да), история, которую вы прошли и которую до этого момента мы с вами разделяли. Я считаю, что возделывание умения быть гораздо менее ослепленным, чем в прошлом (г-н А.: Да), очень важно и позволяет поддерживать связь с прошлым, не думая об убийце, и сепарироваться, не думая, что это приведет к абсолютному вакууму. Видите ли, в своем опыте вы пережили нечто глубоко эмоциональное, что свойственно всем человеческим существам. Я думаю, что теперь благодаря той работе, которую мы делаем вместе, вы сможете находить и использовать слова и понимать свою историю и тем самым лучше представлять себе жизнь.
Сеанс заканчивается упоминанием о трудностях в любви, которые вписываются отныне в контекст страха кастрации и в контекст запрета и торможения, что можно было бы квалифицировать как невротический уровень. Этот последний сеанс свидетельствует о способности г-на А. к проработке и о его трансферентном доверии, которое позволило ему впервые говорить о своих галлюцинациях.
Возникает вопрос, не отсылает ли воспоминание о галлюцинаторном видении Девы в идентификации с Бернадетт Субиру, девушкой из Лурда, к его первичному психотическому опыту, не соответствует ли это той динамике, которую описал Фрейд исходя из паранойяльной проекции у Шребера. Без установления возможности разрыва в комплексе галлюцинация/восприятие, который соответствует негативному галлюцинаторному процессу, проекция может осуществляться только на внешнюю реальность в смешении внутреннего и внешнего, что соответствует позитивной патологической галлюцинации.
Г-н А. находит точные выражения для описания функции видения: «Это тело что-то испытывает». «Я вижу другое, если это присутствует». Действительно, когда он смотрит на пейзаж картины в зале психодрамы, он видит сначала вагину; в символическом уравнении образное мышление остается сексуализированным. Но он также вспоминает о рождении и об ослеплении перед лицом слишком большого присутствия объекта, что с таким же успехом отсылает и к слишком большому отсутствию. Образ туннеля, в конце которого вспыхивает ослепительный белый свет,— об этом также говорит и опыт, описанный пациентами, которые побывали в глубокой коме и выходили из промежуточного состояния между жизнью и смертью.
Поль-Клод Ракамье (Racamier, 1987) описывал эту психотическую катастрофу в тех же терминах, что и наш пациент, и в этом он усматривал влияние фантазма аутопорождения, отмеченного скорее ощущением, чем представлением: «На мой взгляд, очевидным и самым важным здесь является то, что активация этого "фантазма" (аутопорождения) привносит очень редкую модификацию в психическую жизнь субъекта. Она устанавливает то, что я буду называть белым психическим событием (подчеркиваю: психическим). Белое: озаряющее, как молния, создающее эффект вспышки, который ослепляет. Также можно сразу уточнить: это психическое событие является тем, что в точности соответствует первичной катастрофе. В истории психоза это является другим и более отчетливым процессом, чем простая дезинвестиция. Конечно же, это требует мощного отрицания. Но есть не только отрицание: есть установление и активация этого чрезвычайно соблазнительного фантазма. И я говорю об этом еще и потому, что аутопорождение полностью вписывается в нарциссическое соблазнение. Тот, кто достигает этого регистра, оказывается засвеченным этим белым событием, одновременно чарующим и ужасающим, которое образует в психической жизни пустоту и может быть преодолено только при помощи бредовой организации» (р. 38).
Со своей стороны, Пьера Оланье (Aulagnier, 1985) сравнивала этот галлюцинаторный опыт с ощущением руки, хватающейся за скалу и постоянно соскальзывающей в пропасть, как бы захваченной головокружительным вихрем. Единственный выход, дабы не утонуть в этом падении без представлений,— создавать бредовые образы, например, преследующих вас врагов.
Господин А. понимает, что этот психотический кризис связан с ненавистью, и он может об этом говорить, ибо сумел раскрыть в себе способность к любви через инвестирование психодрамы, сила которой измеряется креативным инвестированием, которое она создает у него и у всех членов команды. Работа символизации — это также работа совместного творчества, происходящая между пациентом и аналитиком на «переходной испытательной площадке» (Winnicott, 1951), которой психодраматическая сцена придает вещественную и наглядную форму. Господин А. еще не начал заниматься рисованием, но теперь он обладает инструментарием глубинного понимания причин торможения в своих занятиях живописью, а также и в своих любовных отношениях.