Детский психоанализ. Теория привязанности и психоанализ
Таким образом, можно понять, что, по мнению авторов, придерживающихся ее взглядов, можно говорить о трансгенерационной передаче и особенно о том, что репрезентация матери для ее ребенка практически эквивалентна этой рабочей модели привязанности.
Отсюда следующие предложения Мэри Мэйн и др. (1985), касающиеся определения внутренних рабочих моделей привязанности:
1) рабочие модели являются психическими репрезентациями, содержащими как когнитивные, так и аффективные элементы;
2) они формируются на основе обобщения репрезентаций событий;
3) они существуют вне сознания и наделены определенной стабильностью;
4) события, исходя из которых формируются рабочие модели привязанности, связаны с событиями, относящимися к привязанности; эти последние представляются «результатом» «инстинктивного» принципа стремления к близости;
5) грудные младенцы, пытающиеся обеспечить себе наибольшую близость с человеком, ухаживающим за ними, и принимаемые им, формируют не такие рабочие модели, как младенцы, получающие «заблокированные» или «непредсказуемые» реакции;
6) эти рабочие модели могут сформироваться с самого начала жизни и выражаются в типологии парадигмы Эйнсворт.
Мы не продолжаем эту практически дословную выдержку из работы Мэри Мэйн с коллегами относительно определения внутренней рабочей модели привязанности. Читателю становится ясно, что они подводят нас к когнитивистским воззрениям, ясно изложенным в недавней работе И. Брезертона (Bretherthon, 1989).
Этот автор сравнивает качество коммуникаций между младенцем и взрослыми и сопоставляет их функционирование взаимодействия с внутренней рабочей моделью привязанности. Он отмечает также, что возможные трудности в коммуникации в рамках отношений с объектом привязанности распространяются на коммуникации с третьими лицами, когда речь идет о привязанности. Здесь он упоминает исследования по изложению сценариев привязанности на основе семейных фотографий или сцен, сыгранных «клоунами» перед этими детьми в возрасте шести лет. Дети из группы, ранее обозначенной как «доверчивая», дают более оптимистичное изложение сценариев или описание фотографий, представляющих расставание.
Эти исследования, проведенные Джудит Кассиди и Мэри Мэйн, сейчас готовятся к публикации. Они вдохновились ситуацией Томаса, описанной супругами Робертсон. В 27 месяцев он был разлучен с матерью на десять дней и содержался у них. Когда в начале его пребывания ему показывали фотографию его матери, он целовал ее и не хотел с ней расставаться. Немного времени спустя он стал отворачиваться от нее и уходил, если ему пытались ее показать.
Мэйн и Голдвин работают в настоящее время над структурированным опросником для взрослых об их воспоминаниях об отношениях привязанности с родителями и их впечатлениях о влиянии этих отношений на их отношения привязанности с собственными детьми в настоящее время. Брезертон, сообщающий об этих исследованиях, упоминает и работы своих сотрудников, изучающих отношения привязанности родителей к их детям и зависимость этих отношений от связей, существовавших когда-то у них самих с их собственными родителями.
Передача моделей привязанности не всегда однородна: Брезертон говорит здесь о последствиях «привидения в детской», по метафоре, предложенной Седьмой Фрайберг (1975), т. е. о событиях, которые препятствуют трансгенерационной передаче цепочки репрезентаций рабочих моделей (Bretherthon, 1989).
Мы вернемся к важности этой ссылки, которой автор воспользовался, чтобы рассмотреть уместность использования теории {когнитивной) репрезентаций в исследовании этих рабочих моделей. Вспомним здесь вместе с Брезертоном, что этот подход противопоставляет рабочую память долгосрочной памяти. Предлагалось использовать понятие схем или сценариев, из которого вытекает их распределение, их индексация в зависимости от других воспоминаний, их краткое изложение, что приводит в конце концов к большому разнообразию структур опыта, индексированных в пространственно-временном, причинном, мотивационном и аффективном плане. Именно эти схемы, происходящие от «мини-событий», организуются в длинные последовательности воспоминаний, подобные сценарию (Bretherthon, 1989).
Цепочки, составленные на основе «мини-событий» (например, ситуации вскармливания вне зависимости от контекста), обобщают последовательности событий в рамках декларативной или семантической памяти, иерархия которой идет от самого конкретного к самому абстрактному. Эти иерархии подвергаются новым вкладам. Таким образом, одно и то же событие может быть соотнесено с разными шкалами анализа.
Эти модели памяти психических репрезентаций были предложены, чтобы сделать возможной работу над упорядочиванием понимания повседневного процесса мышления ребенка и взрослого. Они хорошо применимы к разработке репрезентаций рабочих моделей привязанности в том, что касается не только объекта привязанности, но и самого субъекта. В описываемой здесь работе Брезертон анализирует три репрезентационных схемы объекта привязанности:
1 ) наиболее близкая к опыту: «Когда я ударюсь, мама всегда приходит, чтобы утешить меня»;
2) по более общей схеме: «Моя мать, как правило, рядом, когда я в ней нуждаюсь»;
3) обобщая гамму опытов: «Моя мать — любящий человек».
Таким образом, репрезентация рабочих моделей привязанности строится на основе гаммы опытов, основанной на возникновении непредвиденных обстоятельств, приобретающих размеры события: это последнее организуется в рамках семантической или эпизодической памяти, но по схемам, число которых не бесконечно и которые объединяют репрезентации себя и фигур привязанности. Эти рабочие модели доверчивой и недоверчивой привязанности, кроме их исторического содержания, возможно, еще отличает иерархия репрезентаций, которую мы только что упоминали:
1) некоторые индивиды кажутся неспособными обобщать эпизоды своей автобиографии и создавать абстрактные схемы;
2) другие могут разработать иерархию, которая только в некоторых частях приводится в действие событием;
3) в самых благоприятных случаях стабильность репрезентаций обеспечивается благодаря хорошей проницаемости иерархии событием.