Современный психоанализ. Психоаналитическая психодрама
Один из последних сеансов
Сеанс 29.06.2004
Александр нам рассказывает, что его мать хочет забрать его дочь Эмелин из приемной семьи, с которой она живет в деревне, чтобы дать ей хорошее образование в Париже. Александр озадачен. С одной стороны, он думает, что так лучше для образования девочки, но, с другой стороны, он понимает, что его дочери будет сложно покинуть приемную семью, в которой ей хорошо жилось на протяжении двенадцати лет. Кроме того, он себя чувствует обездвиженным активностью своей матери, лишенным права брать на себя ответственность.
Он вспоминает, как он гордился, когда судья признал его отцовские права, когда он смог наконец самоутвердиться. Как сильно билось его сердце в тот момент. Для него это было очень символично — стать отцом своей дочери.
Ж. Ф. Рабэн, ведущий игры:
Я его спрашиваю, что он хочет сыграть.
Александр предлагает сцену, в которой перед судьей по семейным делам предстанут отец и мать его дочери, каждый сопровождаемый адвокатом. Судьей по семейным делам будет он сам.
Играют сцену:
Котерапевт, играющая мать маленькой девочки (Хлоя), упрекает котерапевта (Эрика), играющего отца, в том, что он хочет забрать ребенка из приемной семьи. «Отец» обвиняет «мать», что она не интересуется жизнью дочери и ведет распущенную жизнь (в этом Александр обвиняет ее и в реальной жизни). Александр-судья пытается смягчить обвинения с обеих сторон. Мать маленькой девочки (Хлоя) обвиняет отца (Эрика) в том, что он гуляет только с «пожилыми женщинами» (намек на последнюю 52-летнюю пассию Александра, ровесницу его матери). «Это сильный ход»,— отмечает Александр, обращаясь к ведущему (Ж. Ф. Рабэну). Он так часто делает, когда теряет самообладание. «Отец» (Эрик) предлагает судье (Александру) передать право на материнство Эмелины матери Александра. Александр энергично отказывается от этого предложения: «Нет, не может быть и речи, чтобы родительские права принадлежали матери». Слово мать приобретает тут двойственный, загадочный смысл. О какой из матерей он говорит? Скорее всего, Александр говорит о своей собственной матери, а не о матери Эмелины. Это остается невыясненным и определяет продолжение сеанса.
Ведущий понимает значительные трудности пациента и прерывает игру. Перерыв должен послужить возникновению нового ассоциативного уровня. Александр объясняет свою позицию ведущему следующим образом: «Не может быть и речи о передаче родительских прав моей собственной матери, потому что это будет означать уничтожение моего авторитета отца. Я гордился, что играю роль того, кто определяет, кому принадлежит родительское право, а не роль отца».
Ж. Ф. Рабэн:
В ходе дальнейшей дискуссии, намереваясь упомянуть о приемной семье Эмелины, о которой ни слова пока не говорилось, я допускаю ошибку, которая относится к оговоркам. Я говорю о приемных родителях, а не о «семье, оказавшей прием». (Во Франции существуют два вида приемных семей — с получением и без получения родительских прав. В случае Эмелины приемная семья родительских прав не получала.) Я отмечаю эту оговорку, я ее подчеркиваю, сидя лицом к Александру, как бы спрашивая себя повышенным голосом: «Что меня заставило сделать эту ошибку?» Это классическая техника, когда я анализирую мой контрперенос. Почему? Потому что процесс мышления аналитика запускается процессом мышления пациента. (Например, химера у М. де Мюзана определяется как игра двух бессознательных переплетений.) В этом случае сложной задачей для аналитика является необходимость вновь отразить (как в зеркале) неоднозначность мышления пациента. Более того, я возвращаю пациенту то, что является нашим совместным результатом. Итак, я исследую ошибку, которая позволяет сбить меня с толку. Вначале Александр не очень интересуется тем, что для него является лишь просто оговоркой. Затем неожиданно он оказывается пораженным открытием, которое он воспринимает как совершенную новость] Он говорит: «Это так необычно. Как я раньше не понимал!» Он отмечает, что он думал только о своей матери, его матери, тогда как речь шла о матери Эмелин. Он тогда в игре ничего не понял из всего этого обсуждения вокруг матери, которая для него могла быть только его собственной матерью! Он поражен этим открытием: его мать для него является также матерью его дочери Эмелин. Эмелин рождена в инцесте, как ребенок Эдипа и Иокасты. «Дитя инцеста» — такое название дал Андре Грин своей книге о белом психозе.