Истерия и конверсионные симптомы. Психотерапия истерии. Отказ от женского у истерика
Истерик не бисексуален
Истерик провоцирует и подрывает дифференциацию полов, разыгрывая бисексуальность. Он действительно фаллический и кастрированный одновременно. И это то, что может сделать истерическую женщину очаровательной для мужчины, но также и конституировать угрозу для его пениса и провоцировать его раздражение и ненависть. Этот фаллический и одновременно кастрированный характер превосходно воплощает нарциссическое соблазнение, которое Фрейд приписывает женщинам, котам и крупным хищным животным.
Истерик инсценирует псевдобисексуальность, которая является защитой по отношению к испытанию на дифференциацию полов. Так он разоблачает свои интроективные трудности, которые подкрепляют структурирующие идентификации сексуальной идентичности и формирование Сверх-Я, запрещающего инцест и защищающего Я. Навязчивая инсценировка бисексуальности — это точный знак провала интеграции психической бисексуальности на уровне перекрестных идентификаций эдипова комплекса, позволяющего преодолеть реальные первичные объекты и получить доступ к латентности, подготавливающей пубертатное переживание постфактум. Она служит защитой — посредством отрицания и отказа от столкновения с испытанием на дифференциацию полов — от сексуальных генитальных отношений.
Истерия и перенос
Истерических женщин изолировали, потому что они внушали страх, очаровывали и шокировали, выставляли сексуальное и женское в крайних проявлениях.
Весь этот спектакль был адресован главным образом мужчинам в процессе такого психического движения, которое Фрейд впоследствии назовет «переносом».
Эротизм и любовный запрос женщин в истерических кризах постоянно «фекализировались», трактовались как «непристойные плотские требования». Только Фрейд уловил здесь непрестанно возобновляющуюся, неутомимую трансферент-ную креативность. Заслуга его состоит в том, что он перестал смотреть их неутомимый спектакль и прикасаться к ним, а начал их слушать и помогать им переводить в репрезентации фантазмы, заключенные в их теле, как в темнице.
Функция представления. «Театр в поисках автора»
Если истерик заимствует либидо у лица, которое он ненавидит и которому завидует, так это не только для защитных нужд и потребностей влечения, потребностей контринвестиро
вания. Если он делает из другого театр своих аффектов, это происходит и для того, чтобы сделать из него место и агента представительства своей жизни влечений.
Действительно, постоянное вытеснение поддерживает диссоциацию между аффектом и репрезентацией, как и между репрезентациями слов и репрезентациями предметов. Обращение к внешнему объекту, неудача вытеснения, необходимость бесконечно вытеснять, недостаточно извращенное влечение, интенсивные энергетические затраты — все это осуществляется в ущерб качеству и функциональному значению репрезентативной цепи, в ущерб удачному и полному функционированию предсознателъного.
Можно предположить, что если истерик умеет так хорошо использовать «представительство» своих аффектов (David, 1982), то это для того, чтобы лучше делегировать другому репрезентативную функцию. Именно на уровне репрезентации и заканчивается полномочие аффекта. Шарко называл истерию «болезнью к представлению». Я бы ее назвала «болезнью представления» (репрезентации).
Истерик находится в перманентном представлении (спектакле), но через кого и для кого? Его театр тем более оживлен, возбужден, чем беднее его способности к символизации. Если его изобразительные способности богаты, а образы близки к галлюцинаторным, в чем тогда заключается экономическое, функциональное значение этого? Такие гиперсгущенные изображения, пропитанные проекцией, являются недостаточно смещенными, чтобы осуществилось успешное функционирование его предсознательного. Аффективное усиление, избыток сгущения, не отсылают ли они, как сенсорная живость образов сновидения или воспоминания-экрана, к молчанию репрезентации?
Ожидания истерика обращены прежде всего к психике другого. Именно через нее он дает себя «интерпретировать», как конверсионный симптом дает себя диагностировать, бросая вызов неврологии, или как рассказ о сновидении, где цензура деформирует его с явным вызовом, который первичные процессы бросают логике, времени, достоверности и внешней реальности. Он ждет от другого, чтобы тот предоставил ему эту
оболочку, это «вместилище», которым является репрезентация, чтобы придать форму его переполнению аффектами, чтобы он ему предоставил репрезентации слов, способные соединиться с репрезентациями вещей, преодолевая излишек сгущений.
Аффективный запрос, «сексуальное разрешение» являются на самом деле поиском репрезентаций. Поэтому истерик так разочарован, когда ему отвечают сексуальным или даже аффективным,— это знак, что его не услышали на уровне его предсознательного. Он постоянно стимулирует «смешение языков» вследствие запроса, который не должен быть удовлетворен, вследствие желания неудовлетворяющего желания. И хождение по кругу продолжается.