Истерия и конверсионные симптомы. Психотерапия истерии. Отказ от женского у истерика
Психическое заражение
Истерик хочет быть как другой, т. е. быть желанным или ненавистным. Манифестации, называемые «множественными личностями» (модифицированные в DSM-4 в «диссоциативные расстройства идентификации»), эпидемию которых констатировали в США, нельзя путать с личностными расстройствами, так как речь идет о феноменах множественных идентификаций. Психические эпидемии и заражения (за исключением сообществ, где происходит паранойяльная проекция идеала Я на лидера) означают идентификацию в истерическом эротическом сообществе. Вспомним одержимых Лудона, конвульсионеров (одержимые фанатики-янсенисты, бившиеся в конвульсиях на могиле святого в XVII в.) кладбища Святого Медара. Из современных явлений такого рода назовем трансы, рок-концерты, феномен Дианы и т. д.
Именно истерия делает возможным существование чудес, целителей-знахарей, ясновидящих и нетрадиционной медицины, базирующихся на суггестии. Гипноз, далекий от того, чтобы быть современным открытием, относится к предыстории психоанализа, а последний родился из неудач и разочарований в осмыслении результатов гипноза. Именно истерия позволила понять гипноз, а не наоборот. Сегодня это уже не тайна.
Пациентка рассказывает мне о симптомах, которые у нее вызывают сеансы, и жалуется, что после она должна идти на консультацию то к гинекологу, то к дерматологу, то к фтизиатру и т. д. Она говорит, что может почувствовать себя внезапно парализованной на кушетке. «Что бы вы делали, если бы я больше не смогла встать с кушетки?» — провоцирует она меня. «Я бы вам сказала: "Вставай и иди!"» Мой ответ заставляет ее разразиться смехом.
Истерия всегда зависела от прихоти моды. «Болезнь страсти»,— говорил психиатр конца XVII в. (Baglivi); постоянно меняющаяся, она на протяжении веков рядилась в одежды цивилизации. Симптомы изменялись в зависимости от ожиданий общества и были обусловлены вкусами, нравами и религией эпохи. Соответственно времени значимость получали то генерализованные конвульсии, то globus hystericus, то обмороки и остановки дыхания. Манифестации изменялись главным образом в соответствии с концепцией женского идеала. В XIX в. он связывался с утонченностью и уязвимостью, женщины падали в обморок грациозно, имели свои «недомогания-туманы», нюхали соли — изысканное настойчивое требование эманации матки (носившее иронический налет) и вдыхали ароматы, призванные вернуть «зверя» на место. Сегодня говорят о «спазмофилии», о «вновь обретенных воспоминаниях о сексуальных злоупотреблениях», о «множественных личностях». Изменяется не сам феномен, а дискурс о расстройствах.
Истерия и бисексуальность
Фантазмы о бисексуальности у истерика свидетельствуют о конфликтах идентификации с одним или другим персонажем первосцены, отмеченной фаллической прегенитальностью — нестерпимой, ранящей и ненавистной.
Именно потому, что истерик боится сексуального и ощущает ненависть к дифференциации полов и к первосцене, он и прибегает к симптомам, которые воплощают или инсценируют явную бисексуальность, являющуюся одновременно аутоэро-тической и защитной стратегией.
В своей статье «Истерические фантазмы и их отношение к бисексуальности» (Freud, 1908) Фрейд описывает припадок истерической женщины, которая одной рукой срывает с себя одежды, а другой прикрывается ими, телесно выражая борьбу между влечением и защитой, отреагирующее представление сексуальной сцены, где она изображает обоих партнеров обоих полов, а также инсценировку травматического соблазнения ребенка взрослым.
Она воплощает в одном теле одновременно мужчину-агрессора и насилуемую женщину, неудачу сексуальных отношений, желание неудовлетворения, запрещенное эдипово наслаждение, травматическое соблазнение сексуальным абьюзом, исключенного третьего или третьего лишнего, инфантильное сексуальное выражение первофантазмов и т. д.
Этот фантазм о бисексуальности, это сгущение фантазмов позволяет ей сразу и наслаждаться первосценой, и атаковать ее.
Сексуальный объект, который она требует и отвергает одновременно, создается ею в галлюцинаторном пространстве вместе с эдиповым интроектом. Ненавистную сцену она дарит себе аутоэротически в припадке, разыгрывая ее мимически; речь идет скорее о сексуальной сцене между двумя персонажами, один из которых — фаллический, а другой — кастрированный. Это помогает ей избежать двух кормящих взломщиков, которыми являются дифференциация полов и опыт пенетрации любовником для наслаждения (Goldstein, 1995; Schaeffer, 1997а). Она «испытывает острое удовольствие» (взлетая на небо) одна наедине со своим влечением. Она падает, проваливается. Ее падение фантазматически сгущает поражение Я под гнетом влечения, желание сексуального падения, адресованное отцу-господину, или желание подарить ему ребенка, желание его кастрировать (детумесценция — спад напряжения половых органов), а также потерю либидинозного объекта («Он или она ее уронили, предоставили ей возможность упасть, опустили).
Истерическая женщина «ищет господина, над которым она могла бы господствовать», говорил Лакан. Речь идет снова об анальной и фаллической логике. Если мужчина расценивается как слишком могущественный, как насильник и кастратор, она организуется вокруг ущерба, вокруг жертвы, предъявляющей претензии и отстаивающей свое право. Если же он расценивается как немощный, т. е. кастрированный, она пускается в исправительную деятельность или же берет на себя роль мужчины, чтобы реабилитировать «трон и алтарь, оказавшиеся в опасности». Таким образом, она может иметь иллюзию и производить иллюзию удовлетворения своих бисексуальных тенденций, тогда как речь идет о допубертатных движениях, маркированных скорее оппозициями активное/пассивное и фаллическое/кастрированное, чем оппозицией комплементарности мужское/женское, которую она ненавидит и отвергает.