Современный психоанализ. О терапевтической работе в психоанализе
Одно из таких предположений заключается в том, что терапевтический анализ является объективным методом научного исследования особого характера, не выходящего в то же время за рамки категории науки в целом, как объективное, специфическое исследование природных явлений, их генезиса и взаимоотношений друг с другом. Образ идеального аналитика — это ученый, отрешившийся от всего. Терапевтическими называются проводимые таким ученым метод и процедура исследования сами по себе. Все это не объясняет, почему исследовательский проект должен обладать терапевтическим эффектом в отношении предмета своего исследования. По-видимому, терапевтический эффект связан с требованием анализа, заключающимся в том, чтобы предмет исследования (пациент) постепенно становился участником этого исследования и принимал все более активное участие в «научном проекте», который его же самого и изучает. Мы говорим о наблюдающем Эго пациента, на которое нам следует в определенной степени полагаться, которое мы пытаемся укрепить и с которым мы заключаем союз. Иными словами, мы сталкиваемся с тем, что известно как «идентификация», и используем это явление в своих целях. При продолжении анализа деятельность Эго пациента и деятельность Эго аналитика все теснее объединяются друг с другом в ходе научного самоисследования.
Если возможность и постепенное развитие этой идентификации является, как полагают, необходимым условием успешного завершения анализа, тогда появляется новый фактор, который не имеет ничего общего с отрешенностью ученого от всего и нейтралитетом зеркала. Эта идентификация связана с развитием нового объектного отношения, о котором я говорил выше: фактически она является его основой.
Невроз переноса возникает под влиянием присутствия аналитика, и по мере продолжения анализа он развивается в «присутствии» наблюдающего Эго пациента, на глазах этого Эго. Пристальное наблюдение со стороны аналитика и пациента — это не что иное, как организующая, «синтезирующая» деятельность Эго. Развитие функции Эго зависит от характера взаимодействия. В вакууме лабораторных условий невозможны ни самонаблюдение, ни более свободное и здоровое развитие психического аппарата, возобновление которого зависит от этого наблюдения: они происходят в благоприятной среде, при взаимодействии с ней. Можно сказать, что в ходе аналитического процесса этот элемент среды, как и в ходе первоначального развития, усиленно интернализируется, подобно тому, что мы называем «наблюдающим Эго пациента».
Существует и другой аспект этого вопроса — проблема научного благородства, вызванная стремлением к строгой научности аналитической деятельности (чтобы она не свелась к простому использованию научного знания и методов). Фрейд считает ученого самой высокоразвитой формой развития человека. Согласно книге «Тотем и табу», научная стадия развития человеческих представлений о Вселенной зависит от зрелости индивида. Развивая это суждение, можно сказать, что научное самопознание, в которое вовлекается пациент, уже само по себе носит терапевтический характер, так как подразумевает движение к этапу человеческой эволюции, который не был достигнут ранее. Пациента ведут к степени зрелости ученого, который понимает себя и внешнюю реальность не в анимистических или религиозных терминах, а в терминах объективной науки. То, что мы называем научным исследованием Вселенной, включая исследование своего «я», без сомнения, приводит к укреплению нашей власти над нею (в определенных пределах, которые мы болезненно ощущаем). Тем не менее деятельность по укреплению власти над Вселенной сама по себе еще не является научной. Если научная объективность считается наиболее зрелой формой познания вселенной человеком, признаком высшей степени зрелости индивида, то у нас возникает сильная заинтересованность в том, чтобы считать психоаналитическую терапию чисто научной деятельностью, а ее результаты — последствием ориентации на научную объективность.
Помимо того, что мы сильно заинтересованы в подобном положении дел, я полагаю, что теперь самое время вообще поставить под сомнение перешедшее к нам из девятнадцатого века предположение о том, что научный подход к миру и к своему «я» представляет собой более высокую и зрелую ступень эволюционного развития человека, чем религиозный. К сожалению, в данной статье я не могу позволить себе углубиться в рассмотрение этой проблемы.
Я уже говорил о том, что аналитик при помощи объективной интерпретации искажений под влиянием переносов становится все более доступным для пациента как новый объект; причем «новый» не в том смысле, что он раньше не сталкивался с этим объектом, а в том смысле, что пациент при взаимодействии с ним снова открывает для себя ранние пути развития объектных отношений, ведущие к появлению нового отношения к объектам и к самому себе. В искажениях под влиянием своих переносов пациент обнаруживает по крайней мере рудименты ядра (своей личности и «объектов»), которое стало искаженным. Для того чтобы найти общий язык с пациентом, аналитик при интерпретации переносов и защит должен говорить об этом рудиментарном и неопределенном ядре, а не о довольно абстрактных понятиях реальности или нормальности. Если аналитик попытается сосредоточиться на этом ядре, то он не допустит того, чтобы пациент копировал его, и не будет навязывать пациенту своих представлений о том, каким тот должен быть. В данном случае требуются объективность и нейтралитет, основу которых составляют любовь и уважение к личности и ее развитию. Эти любовь и уважение являются компонентами «реальности», при взаимодействии с которой происходит организация и реорганизация Эго и психического аппарата.
В качестве модели отношений при этом может служить модель «родитель-ребенок». Идеальный образ родителя находится в эмпатических отношениях понимания определенного этапа развития ребенка, имеет свои представления о будущем ребенка и сообщает о них ребенку при взаимоотношении с ним. Эти представления, сформировавшиеся на основе опыта родителя и его знаний о последующем росте и будущем, в идеальном случае являются более четко выраженным и целостным вариантом ядра существования, чем тот, который представляет собой ребенок сейчас. Это «нечто большее», которое родитель хорошо видит и знает, он передает своему ребенку, чтобы тот мог расти, идентифицируя себя с этим вариантом. Ребенок, интернализируя аспекты родителя, интернализирует также и родительский образ самого себя — образ, который тысячами разных способов передается родителями при телесном и эмоциональном общении со своим ребенком. Ранняя идентификация, как составная часть развития Эго, созданная при помощи интроекции материнских аспектов, включает в себя интроекцию ребенком материнского образа. Часть этой интроекции составляет образ ребенка, каким его видит, чувствует, обоняет, слышит и ощущает при прикосновении его мать. При этом было бы целесообразным отметить, что данный процесс в целом не является интроекцией, если мы применяем это понятие для интрапсихической деятельности. Телесное общение с ребенком, забота о нем, его кормление, то, как его моют, узнают, как его касаются, как на него смотрят, как с ним разговаривают и называют по имени, — все эти и многие другие способы общения с ребенком и передачи ему информации о его идентичности, похожести, целостности и индивидуальности способствуют формированию у него самоидентификации — ощущения и узнавания самого себя как индивида, непохожего на других и в то же время составляющего единое целое с другими. Ребенок начинает переживать себя как центр, когда он сам является центром внимания.
Если мы считаем анализ процессом, который приводит к структурным изменениям, то в нем должны присутствовать взаимодействия сопоставимого характера. Описывая эти взаимодействия при раннем развитии, я хочу показать положительное значение необходимого при этом нейтралитета, который включает в себя способность к зрелым объектным отношениям, выраженным у родителей в способности следовать за развитием ребенка и одновременно быть впереди этого процесса.