Современный психоанализ. О терапевтической работе в психоанализе
Посмотрим на аналитическую ситуацию свежим взглядом. Развитие Эго представляет собой процесс усиливающейся интеграции и дифференциации психического аппарата, который продолжается в течение всей жизни человека и прекращается лишь в случае невроза или психоза, хотя определенная консолидация Эго-организации становится заметной уже в период эдипова комплекса. Еще одна значительная консолидация происходит в конце подросткового периода, а менее значительные консолидации имеют место и в последующие периоды жизни. Очень важно, что эти позднейшие консолидации сменяются периодами относительной дезорганизации и реорганизации Эго, в ходе которых происходит регрессия Эго. Эриксон назвал некоторые подобные периоды регрессии Эго с последующим образованием новых консолидации «кризисами идентичности». С этой точки зрения анализ можно рассматривать как период (или периоды) принудительной дезорганизации и реорганизации Эго, содействующих возникновению невроза переноса. В таком случае анализ можно считать вмешательством с целью стимуляции развития Эго, независимо от того, осуществляется ли он при относительной задержке в развитии или в тех случаях, когда это развитие, по нашему мнению, носит более здоровый и/или полноценный характер. Подобное достигается при помощи управляемой регрессии, которая представляет собой важный аспект понимания сущности невроза переноса. Этот невроз как реактивация детского невроза возникает не просто под влиянием технического мастерства аналитика, а по той причине, что аналитик со своей стороны создает возможности для развития нового «объектного отношения» между пациентом и аналитиком. Пациент стремится превратить это новое объектное отношение в старое и в то же время сохранить это новое объектное отношение на различных этапах своего сопротивления. Сохранение нового объектного отношения на различных этапах сопротивления зависит от степени развития «позитивного переноса» пациента (переноса не в смысле сопротивления, а переноса как основы функционирования аналитического процесса). Если пациент выдержит новое объектное отношение, предложенное аналитиком, то сможет решиться перевести невроз переноса в регрессивный кризис, который снова поставит его лицом к лицу с детскими страхами и конфликтами.
По мнению аналитиков, а также на основании нашего жизненного опыта, мы знаем, что с подобными «регрессивными» повторными открытиями самого себя, возникающими при установлении новых объектных отношений, могут быть непосредственно связаны новые периоды развития личности, что равнозначно новым открытиям «объектов». Я говорю о новом открытии «объектов», а не об открытии новых объектов, потому что сущность новых объектных отношений заключается в возможности повторного открытия ранних путей развития объектных отношений, приводящих к новому отношению к объектам, к самому себе и к своему существованию. Это новое открытие самого себя и объектов, реорганизация своего Эго и объектов становится возможным при встрече с «новым объектом», который должен обладать определенными свойствами для того, чтобы содействовать этому процессу. Это новое объектное отношение, которое предлагает пациенту аналитик и которого пациент обязан придерживаться в процессе анализа, является одним из значений термина «позитивный перенос».
В чем же в таком случае заключается нейтралитет аналитика? Я говорил о встрече с потенциально новым объектом (аналитиком), который должен обладать определенными качествами, чтобы содействовать процессу реорганизации Эго при неврозе переноса. Одним из этих качеств является объективность. Быть объективным не означает быть недоступным для пациента в качестве объекта; объективность аналитика касается искажений переноса пациента, и по мере их объективного анализа аналитик становится не только потенциально, но и реально доступным для пациента как новый объект, постепенно устраняя препятствия, созданные этими переносами для новых объектных отношений. Существует тенденция рассматривать доступность аналитика в качестве объекта лишь как техническое средство, используемое им для привлечения переносов пациента. Ее считают экраном или зеркалом ', на которое пациент проецирует свои переносы и которое в свою очередь отражает их обратно в форме интерпретаций. Согласно этой концепции, переносы в идеальной точке прекращения анализа заканчиваются, поэтому иссякает и поток проекций на зеркало; в результате последнее становится ненужным, потому что ему больше нечего отражать.
Но это лишь половина всей истины. В действительности аналитик отражает не только искажения, вносимые переносом: в его интерпретациях содержатся аспекты подлинной реальности, которой пациент постепенно начинает овладевать по мере увеличения количества интерпретаций своих переносов. Эту подлинную реальность пациент осознает через аналитика в основном благодаря процессу отсечения искажений, возникших под влиянием переноса, или, как замечательно выразился по этому поводу Фрейд, используя выражение Леонардо да Винчи, «per via di levare» в скульптуре не то же самое, что «per via di porre» в живописи. Статуя в скульптуре создается путем убирания исходного материала; картина в живописи, наоборот, путем добавления на холст нового материала. В процессе анализа мы получаем истинную форму при помощи отсечения невротических искажений, однако, как и в процессе ваяния, у нас хотя бы в рудиментарной форме должен быть образ, который мы стремимся создать. Пациент, открываясь аналитику, предоставляет в распоряжение последнего рудименты подобного образа, содержащиеся в его искажениях. Аналитик должен сконцентрировать в уме этот образ, сохраняя его в безопасности для пациента, который его практически утерял. Эта слабая взаимосвязь и является зародышем нового объектного отношения.
Объективность аналитика по отношению к искажениям, создаваемым переносами пациента, и в этом смысле его нейтралитет не следует путать с «нейтральным» отношением ученого к предмету своего исследования. Тем не менее взаимоотношения между ученым-наблюдателем и предметом его исследования использовались в качестве модели отношений в ходе анализа с учетом следующих особенностей последнего: (а) предмет наблюдения в специфических условиях аналитического эксперимента действует в направлении наблюдателя и (6) наблюдатель сам сообщает предмету своего наблюдения о своих открытиях с целью их модификации. Эти отклонения от модели столь коренным образом изменяют всю структуру взаимоотношений, что модель научного эксперимента становится совершенно неприменимой для анализа. Поскольку предмет направляет свою деятельность в адрес аналитика, последний уже не осознается им как наблюдатель; ввиду того, что наблюдатель сообщает о своих открытиях пациенту, пациент уже не воспринимается «наблюдателем» как предмет исследования.
Из-за того, что взаимоотношения между аналитиком и пациентом не соответствуют модели «ученый — предмет научного исследования» и в этом смысле не носят со стороны аналитика нейтрального характера, аналитик может стать ученым-наблюдателем в той степени, насколько он способен к объективному наблюдению пациента и самого себя при взаимодействии с этим пациентом. Подобное взаимодействие невозможно адекватно представить при помощи модели научного нейтралитета, поэтому было бы ненаучным и неправильным использовать эту модель. Она приводит также и к неправильному пониманию сущности контрпереноса. Вряд ли нужно говорить о том, что подобная точка зрения никоим образом не отрицает и не сводит к минимуму той роли, которую играют научные знания, понимание и методология в аналитическом процессе, а также не имеет ничего общего с эмоциональным отношением к пациенту или «вхождением в роль». В данном случае я лишь пытаюсь отделить обоснованные и необходимые требования объективности и нейтралитета от модели нейтралитета, которая, по моему мнению, исходит из недопустимых предположений.