Прикладной психоанализ. Психоанализ и литература
Психоаналитической дешифровке можно подвергнуть любой воспринятый феномен, в том числе формальные элементы. Анализ личности художника венчает доаналитическую традицию психиатрической патографии, однако отличается от нее методически. Психоанализ личности художника не ставит своей целью сбор данных, уличающих писателя в ненормальности.
Речь идет скорее о реконструкции бессознательных структур и причинно-следственных взаимосвязей. Несмотря на целый ряд удачных психоаналитических монографий, посвященных отдельным авторам (в качестве примера можно назвать монографию Эйслера, посвященную Гете), с методической точки зрения притязания толкователей, уверенных в том, что психоаналитик может почерпнуть из биографических и автобиографических источников все необходимые ему сведения об авторе, вызывают некоторые сомнения. Психоанализ исследует не внешнюю реальность, а «реальные фантазии», то есть переживания, находящиеся под влиянием бессознательных или инфантильных фантазий и зачастую резко контрастирующие с объективной реальностью.
Поэтому «объективные» (в том числе автобиографические) источники зачастую оказываются бесполезными в ходе реконструкции вытесненного содержания. Перед литературной интерпретацией текстологической направленности стоит другая задача. Исследователь задается вопросом, был ли известен реальному автору подтекст его произведения и связано ли латентное значение текста с динамикой влечений автора. В некоторых случаях предпочтение отдается «коллегиальной» модели интерпретации.
Исследователь исходит из того, что автор сознательно стремился придать зримую форму той или иной бессознательной структуре. В рамках психоаналитической литературной интерпретации текстологической направленности уже давно не практикуется весьма популярное некогда толкование символов.
Сам Фрейд лишь на протяжении короткого периода своей научной деятельности использовал понятие символа в том значении, которое до сих пор вкладывают в словосочетание «фрейдистская символика», полагая, что определенные элементы фантазий имеют неизменное бессознательное значение.
Начиная еше с 1914 года Фрейд настойчиво предостерегал психоаналитиков от чересчур поспешного толкования символов, указывая на то, что толкование символов конкретного сновидения можно осуществить только с помошью свободных ассоциаций самого сновидца.
Иными словами, не всякая сосиска, увиденная во сне, означает фаллос. Вместе с тем, Фрейд допускал, что в области символики, в особенности символики сексуальной, наблюдаются стереотипы, обусловленные культурной средой и представляющие собой уже готовую форму выражения индивидуального бессознательного.
С тех пор психоаналитическое понятие символа приобрело более дифференцированный характер и было сформулировано заново в ходе полемики с лингвистико-аналитической философией и знаковой теорией. В области литературной интерпретации непосредственное толкование символов, предполагающее их константное значение, сохранилось лишь в рамках юнгианской глубинной психологии.
В то время как одни авторы полагали, что психоаналитическое учение о болезнях и психоаналитическая теория личности могут применяться непосредственно при анализе содержания художественного текста, в частности, литературных персонажей, другие исследователи категорически отвергали такой подход, аргументируя свою позицию тем, что объектом литературного анализа является не содержание, а форма произведения.
Фрейд описывал форму с помошью понятия «предварительное удовольствие», поскольку благодаря форме индивид вовлекается в процесс чтения, а содержание получает соответствующее внешнее выражение. С развитием психодинамической эго-психологии в центре внимания оказались прежде всего формальные аспекты художественного текста, которые считались результатом синтеза, произведенного эго.
При этом форме приписывались функции особой психологической зашиты или коммуникативного посредничества между автором и читателем. Последнее предположение высказывалось также в контексте методики структурализма. В связи с возросшей дифференциацией методов и возникновением в литературоведении течения, ориентированного прежде всего на восприятие и эстетические функции текста, в последнее время наибольшее внимание уделяется психоанализу восприятия литературных текстов.
Значительный вклад в развитие психоаналитической литературной критики внес Альфред Лоренцер, который поставил вопрос о правомерности применения методов психоанализа в культурологии и пришел к выводу, что при анализе литературного текста следует использовать не клинический подход и методы, связанные с психоаналитической теорией личности, а психоаналитические методы познания.
Текст терапии складывается под влиянием психоаналитика, не подлежит воспроизведению, а его понимание направлено на изменения в состоянии пациента. Литературный текст, напротив, имеет неизменную форму, подлежит воспроизведению, а его понимание направлено на изменения в состоянии интерпретатора.
Терапевтический и литературный тексты имеют скрытый подтекст, иными словами, бессознательное значение. Латентный смысл текста представляет собой его утопический потенциал, поскольку литература оперирует эскизами необходимых с общественной точки зрения «интеракций», создающих чувство раскрепощения.
Психоаналитическая терапия включает в себя форму сообщения и распределение ролей, которые благодаря своей эмоциональной и наглядной символике позволяют выявить наиболее вероятную бессознательную форму интеракции. Благодаря участию в воспроизведении определенных сцен, аналитик получает возможность понять и выразить в вербальной форме их бессознательный подтекст, поскольку, опираясь на теорию, он заранее выдвигает практические предположения, позволяющие заполнять интерпретациями лакуны в данных сценах и постоянно реорганизовывать эти интерпретации в процессе герменевтического кругового движения.
В этой связи Лоренцер ведет речь о «пульсирующем обменном процессе». Литературное произведение, со своей стороны, наряду с очевидной лексической символикой содержи! скрытый дискурс, о котором можно судить по форме подачи материала. В случае культурологического анализа процесс толкования, по существу, не аналогичен интерпретации детских переживаний индивида, поскольку внимание уделяется прежде всего не инфантильному генезу, а общественным нормам, «типичной» системе социальных отношений.